Последняя глава (Книга 2)
Шрифт:
– Я больше всего запомнил его рот - рот человека тонко чувствующего, озлобленного.
– Глаза говорят о том, каков человек от природы, а рот - каким он стал.
– Да, рот и желудок.
– У него нет желудка, - сказала Динни.
– Это я заметила.
– Привычка довольствоваться чашкой кофе и горстью фиников. Впрочем, арабы кофе не пьют, - у них слабость к зеленому чаю с мятой. Вот ужас! Сюда идет тетя.
– "Вот ужас" относилось к чаю с мятой.
Леди Монт уже сняла бумажную диадему и слегка отдышалась.
– Тетечка,
– Тогда поцелуй меня. Я всегда говорила, что ты целуешься лучше всех. Откуда ты взялась?
– Клер попросила меня кое-что для нее купить.
– Ты захватила с собой ночную рубашку?
– Нет.
– Не важно. Возьмешь мою. Ты еще носишь ночные рубашки?
– Да.
Молодец. Терпеть не могу, когда женщины спят в пижамах - и дядя этого тоже не любит. Вечно спадают. И ничего с этим не поделаешь, как ни старайся. Майкл и Флер останутся ужинать.
– Спасибо, тетя Эм, с удовольствием у вас переночую. Я еще не купила и половины того, что просила Клер.
– Нехорошо, что Клер выходит замуж раньше тебя.
– Но она и должна была выйти раньше, тетя.
– Ерунда! Клер - умница, а они не торопятся. Когда я вышла замуж, мне было уже двадцать один.
– Вот видишь!
– Не смейся надо мной. Умницей я была только раз. Помнишь, Лоренс, того слона... я хотела, чтобы он сел, а он все время становился на колени. Понимаешь, у них ноги подгибаются только в одну сторону. И я сразу сказала, что они ни за что не подогнутся в другую!
– Ах, тетя Эм! Да ты вообще самая большая умница на свете! Женщины так уныло последовательны.
– Меня утешает твой нос, Динни. Мне так надоели клювы и тети Уилмет, и Генриетты Бентворт, да и мой тоже.
– У тебя нос только чуть-чуть орлиный.
– В детстве я ужасно боялась, что он станет еще хуже! Часами простаивала, прижавшись кончиком к гардеробу.
– Я тоже хотела что-нибудь сделать со своим носом, только наоборот.
– Один раз я так стояла, а твой папа забрался на гардероб, как настоящий леопард, а потом на меня как спрыгнет! Даже губу себе прокусил. У меня вся шея была в крови.
– Фу, как нехорошо!
– Да. Лоренс, о чем ты сейчас думаешь?
– О том, что Динни, наверно, не обедала. Правда, Динни?
– Я отложила это до завтра.
– Вот видишь!
– воскликнула леди Монт.
– Позови Блора. Ты ни за что не поправишься, пока не выйдешь замуж.
– Давай сперва сбудем с рук Клер, хорошо?
– В церкви Святого Георгия? И венчает, наверно, Хилери?
– Конечно!
– Я непременно буду плакать.
– А почему, в сущности, ты плачешь на свадьбах?
– Она ужасно похожа на ангела, а жених - в черном фраке, с усиками щеточкой, и совсем ничего не чувствует, а она думает, что он чувствует! Так обидно!
– Ну, а вдруг он все-таки чувствует? Майкл ведь чувствовал, когда женился, и дядя Адриан тоже!
– Адриану
– Да, это, конечно, другое дело. Но, по-моему, надо скорее пожалеть жениха. У невесты самый счастливый день в жизни, а ему, бедняжке, наверно, тесен белый жилет.
– Лоренсу не был тесен. Лоренс всегда был тоненький, как папиросная бумага. А я была тощая, как ты.
– Тебе, наверно, очень шла фата, тетя Эм. Правда, дядя?
– Но иронически-грустное выражение на липах этих пожилых людей заставило ее замолчать, и она только спросила: - Где вы познакомились?
– На охоте. Я упала в канаву, а дяде это не понравилось; он подошел и вытащил меня оттуда.
– Но это идеальная встреча!
– Нет, слишком много было глины. Мы целый день потом друг с другом не разговаривали.
– А что же вас примирило?
– То да се. Я гостила у родителей Ген, Кордроев, а Лоренс заехал к ним посмотреть щенят. И чего это ты меня все выспрашиваешь?
– Мне просто хотелось знать, как это делали в ваши дни.
– А ты лучше выясни, как это делают теперь.
– Дядя Лоренс вовсе не желает от меня избавиться.
– Все мужчины эгоисты, кроме Майкла и Адриана.
– И потом мне ужасно не хочется, чтобы ты плакала.
– Блор, принесите мисс Динни бутерброд и коктейль, она не обедала. И потом, Блор, мистер и миссис Адриан и мистер и миссис Майкл будут у нас ужинать. И еще, Блор, скажите Лоре, чтобы она отнесла какую-нибудь мою ночную рубашку и все, что нужно, в голубую комнату для гостей. Мисс Динни останется ночевать. Ах, эти дети!
– И леди Монт, слегка покачиваясь, выплыла из комнаты. Дворецкий последовал за ней.
– Ну, какая же она прелесть, дядя!
– Я этого никогда не отрицал!
– С ней легче становится на душе. Она хоть раз в жизни сердилась?
– Иногда она начинает сердиться, но тут же об этом забывает.
– Вот благодать!..
Вечером, во время ужина, Динни ждала, что дядя хоть словом обмолвится о возвращении Уилфрида Дезерта. Но он ничего не сказал.
После ужина она подсела к Флер, как всегда восхищаясь ею. Безупречное самообладание Флер, ее выхоленное лицо и фигура, трезвый взгляд ясных глаз, трезвое отношение к самой себе и какое-то странное к Майклу: слегка почтительное и в то же время чуть-чуть снисходительное - не переставали удивлять Динни.
"Если я когда-нибудь выйду замуж, - думала Динни, - я не смогу вести себя так с мужем. Я хочу относиться к нему как к равному, не пряча своих грехов и не боясь видеть его грехи".
– Ты помнишь свою свадьбу, Флер?
– спросила она.
– Конечно, дорогая. Убийственная церемония!
– Я сегодня встретила вашего шафера.
Темные зрачки Флер сузились.
– Уилфрида? Разве ты его знаешь?
– Мне тогда было шестнадцать, и он поразил мое юное воображение.
– Для этого и приглашают шаферов. Ну, и как ему живется теперь?