Последняя ходка
Шрифт:
Стало светло, почти как днем.
Медведь остановился и понюхал воздух. Видимо, что-то почуяв, он двинулся в сторону Брайдена, лапами взрывая наст.
В ушах у Александера стал нарастать жуткий звон. Он инстинктивно нащупал карабин, и ничего не соображая, выстрелил. Потом ещё, и ещё…
Тайгу разорвал страшный рёв, вздымая тучи снега к макушкам елей. Медведь подошел к Алексу вплотную – огромная голова заслонила свет Луны, словно пули прошли мимо. Под передней
Зверь снова издал рык и не спеша направился в чащу.
…Его нашли через три дня у костра. Митрич нашёл. Саня, уснувший в палатке, отравился газом от неисправной горелки, а Андрей получил в грудь все шесть пуль мистера Брайдена.
Самого Алекса отправили домой, продержав в психиатрической клинике Новосибирска шесть дней. Что так сильно повлияло на его сознание: то ли вид зверя, то ли его голос, то ли ещё что – неизвестно.
Васенька
Я видел его здесь три раза.
Этого человека в парке. И он всегда сидел на лавочке.
Парк, скорее небольшой сквер, огороженный забором из высоких железных пик, располагался на углу Печорской и Архитекторов. В ограде образовались две прорехи, позволяющие срезать угол. Но главное, пожалуй, была тень от каштанов и кленов. Я нырял в эту тень, оставляя остальным прохожим, бредущим по тротуарам, невыносимую августовскую жару.
В глубине сквера скрывалось в листве двухэтажное здание желтого цвета. Что в нем располагалось, я не знал.
Человек был необыкновенный.
Когда я в первый раз прошел мимо него, ноги стали ватные, словно попали в смолу или патоку. И перед глазами как пелена, или густой туман. Так бывает.
Второй раз я попробовал пройти мимо этого места быстрее, и мне показалось, что тот человек улыбается.
Да, он смотрел прямо на меня и улыбался.
И сегодня он сидел на своем обычном месте. И лавочка была самая обыкновенная. Знаете, какие раньше делали лавочки – из разноцветных реек, закрепленных на чугунных витых ножках.
Я поравнялся с ним и вдруг понял, что он вовсе не улыбался. Не знаю, что со мной произошло, черт ли дёрнул, но я остановился и выпалил:
– Послушайте, как вы это делаете?
– Что? – спросил он.
Я вновь почувствовал эту вязкость вокруг, но лишь на мгновение. Это быстро прошло.
– Вот вы же не улыбаетесь. Но я абсолютно уверен, что именно улыбаетесь.
Он посмотрел на меня так, как смотрят птицы.
– Как вас зовут?
– Меня? Аркадий.
– А меня Василий. Присаживайтесь рядом, тут уютно.
Я сел на теплые деревянные брусья лавки.
От него пахло ландышем.
– Хорошо, правда? – сказал он.
– Что, что? – раздраженно переспросил я.
– Лето, прохлада, воздух. Здесь белка живет, но сейчас она спит.
– Вы сейчас не улыбались?
– Нет. Это вам кажется.
– Почему мне это все время кажется? – глупее этого вопроса я ничего не мог придумать.
– Потому что я знаю один секрет, – сказал он просто, – хотите, я вам его скажу?
– Хочу.
– Люди хотят справедливости. Они хотят того, что не существует. Иногда они добиваются исполнения своих желаний. И тогда появляются другие, для которых существует уже другой уровень справедливости. Если хотите, меньший, чем был до этого. И это ничего не меняет. Это как зеркальная поверхность – под микроскопом она шероховатая. Шероховатости образуют правильные формы, или сообщества.
Несправедливость течет, изменяется. Она есть движущая сила жизни. А справедливость – химера.
– Вы уверены?
– Почти уверен. Хотите сухарик? Я сам их делаю из черного хлеба. Посыпаю приправами, солью, получаются как настоящие кириешки.
Он протянул мне горсть черных кубиков.
– Спасибо.
Я разгрыз один – действительно вкусно.
– Есть еще один секрет. Рассказать?
– Да.
– Счастья тоже нет. Представьте на секунду, что вы счастливы. И вы решили помыть руки, и тут раз – воды нет. Счастье лопнуло, как мыльный пузырь, растворилось. Счастье – всего лишь ощущение, мимолетное и недолговечное чувство. Оно зависит от внешних обстоятельств. И существует лишь при условии сравнения его с несчастьем. Как белое есть потому что есть черное. Устрани это противоречие, и человек не будет терзаться ожиданием того, что не существует.
Теперь он улыбался. Действительно улыбался.
– Хотите третий секрет?
– Хочу.
…Я поднялся с лавочки – оказалось, мы просидели два часа. Я медленно двинулся по вымощенной плиткой тропинке, и странное чувство овладело мной. Словно мне злой хирург удалил некий орган, отвечающий за некие скверные ощущения: утреннюю депрессию, вечерний упадок сил, дневное раздражение. За что-то еще, что я пока не совсем понял. У меня был этот орган, но теперь его не было.
Я оглянулся.