Последняя игра чернокнижника

Орлова Тальяна

Он отодвинул полу длинного плаща и вынул маленький кинжал, протянул мне. Арла судорожно задышала, но теперь боялась подать голос. Я к ножу даже не потянулась – наоборот, отступила на шаг, у меня от ужаса голос тоже задрожал:

– За что?… Да вы знаете, вероятно, она так неудачно приложилась, что действительно… Я теперь подумала, что она не врет…

– Как же она так приложилась, что у тебя даже щека не покраснела? Тогда врешь ты?

– Нет…

– Так возьми и отрежь ей палец. Тогда вопросы к тебе будут закрыты. Бесы с ними, с сережками, раз вернула. Вот если бы она незаслуженно обвинила тебя в воровстве, то я приказал бы отрезать ей ухо. Я не айх Ноттен – в моем

присутствии люди вполне способны лгать без талисманов. Но я не айх Ноттен – и за такое наказываю.

– Я не страну! – я тряслась уже всем телом. – Мы обе не врем! Да, точно, Арла замахнулась и случайно попала по стене, но сама не заметила! Теперь я вспомнила!

– Это снова приступ жалости? Зачем ты врешь, Катя?

Я боялась молчать и сказать что-то неправильное. Но одно о своих эмоциях понимала точно – я в качестве палача участвовать не стану. Такая навязанная роль даже хуже, чем роль жертвы, потому что она ломает что-то внутри окончательно и бесповоротно. Если тебя бьют, то зло сидит в обидчике, а сам ты свободен не изменяться. Но если бьешь ты – это уже становится твоей частью, от этого избавиться сложнее, чем от синяков. Я видела таких – еще в детдоме. Слабаки, которые под дружный хохот старших товарищей готовы были запинывать упавшего. И уже тогда знала, что это и есть настоящая слабость – делать то, что тебя заставляют делать, ломать что-то внутри своими же собственными руками. Я много плохого в жизни делала, но ни одного шага в сторону слабости за мной не числится. Продолжила, от этих мыслей заметно успокаиваясь:

– Затем, что даже если бы Арла это придумала, то все равно не заслужила таких истязаний. Наказывайте меня, если считаете такое решение справедливым, ведь все началось с моего поступка. Я взяла ее сережки. Я воровка.

– Она тебе пощечину влепила. Орала на весь замок, мразью называла. И не заслужила?

– Нет, – я повторила упрямо. И ведь действительно, от моей злости не осталось ни следа.

– Получается, здесь вообще ничего страшного не произошло?

– Не произошло, – залепетала и Арла, которая только опомнилась. – Прошу прошения за беспокойство, господин!

– Тогда наказание понесет Катя. Ведь кто-то должен ответить за мое беспокойство без причины. Придумаю что-нибудь такое, что и меня порадует, и ей уроком станет.

Красавица снова упала на пол, умоляя:

– Дорогой, любимый айх, вы ведь знаете, что мой главный порок – глупость! Я даже грамоту толком не освоила, а родители радовались, что я красива и смогу прожить без учений. Вот именно глупость и увеличилась, умертвив на время мой рассудок. Ведь не было воровства, если вещь принесли обратно! Я поступила глупо, но точно так же иногда поддаются своим порокам многие!

Кстати, очень логичное объяснение ее поведению. Надо будет запомнить на будущее: «Я дурю, потому что дура, прошу понять и простить. Во всем ваша магия виновата, а я в школе плохо училась». И айх вздохнул, встал со стула, признавая:

– Да, знаю. Я тебя не из-за ума и выбирал. Ты еще лет десять по праву будешь считаться первой красавицей в столице, так какая разница, что там у тебя в черепушке?

Он направился к двери, а мы не могли поверить, что на этом все закончилось. Я вздрогнула, поскольку Арла ухватила меня за руки, всовывая сережки. Я недоуменно уставилась на нее.

– Возьми, возьми себе, – у нее дрожал подбородок. – И спасибо. Никто на твоем месте не поступил бы так. А я действительно глупа, мне об этом раньше говорили, но только в этом замке я осознала насколько. Но я не зла – это был… это не я была… Разозлилась из-за сережек, а понесло куда-то… куда раньше не заносило.

Я приняла

дар – просто чтобы ее не обидеть. Потом верну, когда успокоится. И она была права в кратком описании того, что произошло. Перемыкает здесь всех, просто не всем хватает «ума» взывать к айху. Ободряюще улыбнулась и тоже попыталась ей помочь, как Китти:

– Все, Арла, все позади. Не переживай так. Но послушай меня – я учусь отстраняться от влияния черной магии. Если хочешь, то объясню и тебе.

– Объясни! Если это мне поможет лишний раз не злить самого прекрасного мужчину на свете, то я сделаю все возможное!

Черты лица у нее необычные и поразительно привлекательные, но что она несет?

– Самого прекрасного? Это ты о ком? А, неважно, забываю про твой ум. Тогда послушай внимательно: только вначале кажется, что переход к увеличенным эмоциям не чувствуется – он чувствуется, просто надо заметить! Я почти сразу научилась блокировать злость уже на подходе, а сегодняшнее пропустила – потому что это была эмоция, которую я заранее не учла. Но в следующий раз смогу осознать, уверена! Попробую объяснить. Для начала нужно составить мысленный список всех своих положительных и отрицательных сторон – тех, что были в тебе раньше, и то, что о тебе посторонние говорили или было связано с твоими поступками… – я перевела взгляд на руку, которую она все еще прижимала к груди, а палец заметно опух. Свела брови. – Может, сейчас сходим к врачу? К лекарю, в смысле. Кстати, а как ты на самом деле руку-то сломала, ведь ты по мне даже не попала?

Она уже улыбалась совсем беззлобно, отчего сделалась еще красивее.

– Это я тут дура, так что ты мне и объясни!

Я в ответ пожала плечами. Не такая уж она и глупая, если способна на самоиронию. Надо к лекарю – вдруг он каким-то образом раскроет эту тайну? В стороне вдруг раздался голос, заставивший нас обеих забыть об улыбках:

– Да, кое-что забыл. Я айх, а не чернокнижник.

Мы даже ответить не успели, когда он подошел к нам, схватил Арлу за руку и дернул на себя. К последующему приготовиться морально было невозможно – точно то же чувство, как в первую секунду полета с крыши. Он прижал ее ладонь прямо к стене и тем же самым блестящим ножиком полоснул, одним коротким движениям снося палец. Арла завыла от боли, а я застыла от накрывшего шока.

– Вот теперь к лекарю, – подтолкнул он ее в отрытую дверь. Затем повернулся ко мне и указал окровавленным ножиком. – Теперь ты. Эта дуреха до такого бы не додумалась – кто же ей подкинул мысль?

Я молчала. Даже если бы знала, что сказать, то не смогла бы выдавить из себя ни слова – теперь я его не просто ненавидела, меня тошнило ненавистью, настолько огромной, что она не помещалась в голове. И он вынес вердикт сам до того, как все-таки ушел из комнаты:

– И ведь не в первый раз, Катя, а я всё делал скидку на твое происхождение. Ты будешь наказана. Позже придумаю как.

Я качалась, обняв себя руками, и никак не могла прийти в себя. Закрыла глаза, но тошнота не унималась – мне было откровенно плохо. А через несколько секунд начались рвотные спазмы. Не в силах их унять, я упала на четвереньки, готовая вывалить на ковер бедняжки Арлы свой обед, но… из горящего горла, из открытого рта вырвался какой-то сизый дымок – одной короткой струей. Дымок не рассеялся, а полетел мне в лицо, обволакивая плотным кольцом, после чего сразу стало легче. Меня будто обняли, пожалели, прошептали слово, которое я так и не услышала, успокоили голову и желудок. Ощущение это через секунду пропало, но откуда-то взялась энергия бодро подскочить на ноги и побежать из спальни наложницы на первый этаж, в свою комнату. Что за чертовщина?