Последняя инстанция. Расследование
Шрифт:
– Жан! – позвал я. – Жанна!
– Я здесь, – я еле узнал сдавленный голос и бросился на его звук.
Жанна лежала на полу кухни, свернувшись в клубок. Я попробовал разогнуть её. Но она только ещё сильней сжалась. Всё вокруг было залито кровью. Она была бледной, как простыня, но не стонала, только бормотала тихо:
– Холодно, Серенький, мне холодно…
Я схватил её на руки и бросился на улицу. Моей машины не было видно, видимо, Сашка умчался вдогонку за джипом. Я уложил Жанну на заднее сидение её «тойоты» и вскочил за руль. Всё происходило какие-то секунды, и я очень надеялся, что этих секунд хватит, чтобы успеть… Уже выруливая по направлению к городу, я схватился за телефон. Все «нужные» номера были в памяти, оставалось только нажимать кнопки:
–
Я мчался по шоссе в сторону города. Далеко сзади остался мой догорающий «опель» и остановленный «ниссан» с валяющимся рядом мордой в асфальт ублюдком, около которого уже копошились «омоновцы», попинывая лежащего ногами. Я думал только об одном: «Успеть! Я должен успеть!». Замигала мчащаяся навстречу «скорая» и я аккуратно затормозил. Врачи, подбежавшие к машине с носилками, только покачали головами. Кажется, я что-то кричал им, приказывал, матерился на них. Всё это помнилось плохо, смутно, урывками. Осознал я себя только в машине «скорой». Жанна лежала на каталке, вокруг змеились какие-то провода, трубки. Она была в сознании, но еле слышно стонала. Хотелось орать и выть, но я не мог. Не должен был этого делать. Я лишь гладил Жанну по маленькой хрупкой руке с длинными ноготками и бестолково твердил:
– Всё будет хорошо. Солнышко! Потерпи! Всё будет хорошо!..
Врач с сожалением посмотрел на меня и безнадёжно покачал головой. Жанна не могла этого видеть. Она облизнула пересохшие губы и ответила мне. Это было последнее, что я услышал:
– Конечно… Всё будет хорошо… Я очень тебя люблю, Серенький! Очень, очень…
Дальше какой-то провал… Я очнулся в коридоре больницы, и не сразу понял, где я, и зачем я здесь. Молнией в голове пронеслось: « Жанна… «скорая»… ранение…». Куда все подевались и что со мной? Опять, как кисейная барышня грохнулся в обморок? Я встал с кушетки на которой очутился неизвестно как, и побрёл по больнице искать Жанну. Встретившийся мне врач ничего не знал, отправил меня в приёмный покой. Там милая медсестричка быстро объяснила, что меня без сознания отправили в «неврологию», а моя спутница в реанимации травматологического отделения. Это была та же больница, которую я посещал несколько дней назад, разыскивая официантку. Врачи были такие же уставшие, задёрганные и нервные. С трудом я разыскал травматологию, буквально силой, не слушая цепляющихся за мои руки медсестёр и врачей, ворвался в реанимацию… Она была пуста. Только тогда до меня дошли слова врача, тщетно пытавшегося перегородить мне дорогу к реанимационной палате:
– Мы сделали всё, что смогли… – это были слова равнодушного или очень уставшего человека. – У неё была гемофилия… несвёртываемость крови… очень большая кровопотеря… и очень серьёзное ранение… Я вообще не понимаю, как её могли довезти живой… Все кишки наружу… как на бойне…
Глава 64
Я открыл глаза. Какие-то трубки, провода, белый потолок над головой и полковник Снегирёв рядом на стуле в накинутом на плечи белом халате. Увидев, что я пришёл в себя, он оживился:
– Ну, слава богу! Думал, ты уже не очухаешься. Говорил тебе: с сосудами не шутят! Долетался, бэтман?
Я не мог говорить, только кивал. Полковник погладил меня по руке и ровным голосом доложил обстановку:
– Девушку ты довёз. Но ранение у неё было слишком серьёзное, несовместимое с жизнью… Да ещё огромная кровопотеря… У неё гемофилия была. Ты не знал?
Я только покачал головой. Еле разлепил губы и, вспомнив о горящем «опеле», спросил Снегирёва:
– А Сашка?..
– Александров погиб… Он практически догнал «ниссан», пытался прижать его к обочине, когда бандит начал отстреливаться. Ранение было не смертельным, но эта сволочь попала в бензобак и машина взорвалась… Буквально через несколько секунд подоспел ОМОН, перегородил
Я молча кивнул. Сглотнув слюну. Перед глазами встало наглое улыбающееся лицо парня из кафе. Шамса… Так вот, зачем им нужно было убрать Леночку из кафе… Я тебя найду, ублюдок, если тебя не замесили в Мельничном ручье. Получается, я сам привёл их и к Аркаше, и к Жанне?..
Полковник немного помолчал, потом продолжил:
– Двоих девица прикончила. Третий у нас. Доказательств море. Но за него бьётся диаспора. Так что, будем посмотреть… Не всё в нашей власти…
– Всё… – еле ворочая языком, прошептал я. – Теперь всё в нашей власти. Это я Вам, Иван Петрович, как на духу говорю…
– Ну, ладно, ладно, не геройствуй! Лечись. Девица эта, Рудая, знакомая твоя?
Я опять молча кивнул. Полковник странно огляделся по сторонам, как будто кого-то или что-то искал, потом наклонился к самому моему лицу и тихо прошептал:
– Тогда ты знаешь. Сергеев, что делать. Рапорт напишешь.
– Напишу, – я с трудом выговаривал слова. – мне всё равно.
– А не должно быть всё равно. Ты – офицер, – напомнил Снегирёв, – значит, тебе не может быть всё равно. Значит, должен довести дело до логического, справедливого конца. Понял меня? – я кивнул. – Ну и молодец, раз понял. Тогда лечись.
Через десять дней, несмотря на вялое сопротивление лечащего врача, я выписался из больницы. Пару дней отлежался дома, глядя в потолок, без единой мысли в голове. Какие-то обрывки воспоминаний мелькали в голове, но я старательно отгонял их от себя. «Обдумать всё!» – это было не для меня. «Забыть всё!» – нет уж, фигушки. На третий день я заставил себя встать и выйти из дома. Машины не было. Её больше вообще не было, восстановлению она не подлежала. Что выплатят по страховке – было непонятно, да и не очень важно. Я доехал на маршрутке до поста Ковалёво и среди новых могил кладбища нашёл места захоронения Сашки и Жанны. Их похоронили рядом. Свежая земля ещё не осыпалась. Только отвердела от перманентных питерских дождей. В изголовье холмов были установлены временные кресты с надписями, сделанными от руки: «Александров Александр Юрьевич», даты жизни и смерти и «Маслова Евгения Викторовна», даты жизни и смерти. «Надо памятники поставить», – подумал я как-то вяло, кладя цветы на оба холмика. Немного постоял рядом, не чувствуя ничего. Абсолютно ничего! В душе не шевелилось ни одно чувство. Пустота… В голове… В душе… В сердце…
Через два часа я стоял перед закрытой дверью «Поляны». Вывеска была демонтирована. Стеклянная витрина скрывалась за полуопущенными жалюзи. Я негромко постучал в дверь. Штора приподнялась. Из-за закрытой двери на меня без тени привычной улыбки смотрел Женя Полянский. Смотрел в упор, но не видел. За его спиной я заметил хозяина кафе – Игоря. Он сделал какой-то знак Полянскому, что-то сказал ему, и шеф-повар открыл мне дверь.
– Здравствуй, майор! – глухо произнёс владелец кафе. – Заходи, раз пришёл.
Столики в кафе были сдвинуты к одному краю, стулья убраны, разномастные бутылки на стойке бара исчезли.
– Съезжаете? – равнодушно спросил я.
– Уже считай, съехали, – спокойно пояснил Игорь. – Другую точку будем открывать. Здесь место нерентабельное, всю дорогу в минусе. Поищем более тёплое пространство…
– Жаль, – без тени сожаления сказал я. – Привык я уже к вашей кухне. Вкусно… Таких мест в городе уже не осталось.
– Это ты прав, майор! Таких не осталось, – согласился хозяин кафе. – Но ты же знаешь, не место красит человека, человек – место. Нам везде работы хватит, – он загадочно улыбнулся и придвинул единственный оставшийся в зале стул к столу. – Садись, выпьем. Или ты за рулём? – с некоторой насмешкой уточнил он.