Последняя инстанция
Шрифт:
Тяжело сглатываю, успокаиваюсь. Райтер молча наблюдает за мной, на его лице — усталое выражение благородной печали, как у генерала Роберта Ли, припоминающего кровавую битву.
— А со мной что будет? — спрашиваю я. — Или мне жить так, словно я и не занималась этими ужасными убийствами? Не вскрывала жертв и не боролась за свою жизнь, когда убийца ворвался в мой дом? Положим, его будут судить в Нью-Йорке. Какая роль отводится мне, Буфорд?
— Этот вопрос будет решать миссис Бергер, — отвечает он.
— Даром погибли, задарма. — Я всегда употребляю это слово в отношении жертв, которым не суждено узреть
— Все, вы кинули город волкам на расправу, — говорю я прокурору.
До нас одновременно доходит двоякий смысл этой фразы. По глазам вижу, он понял. До сих пор в Ричмонде охотился только один волк, Шандонне: когда он только начал убивать, еще во Франции, то неизменно оставлял записки с автографом «Le Loup-garou» — «оборотень». Теперь вершить правосудие будут незнакомцы. То есть, если говорить без обиняков, правосудия здешние жертвы вообще не увидят. Ждать можно чего угодно, и это «что угодно» наверняка произойдет.
— А если Франция будет добиваться его выдачи? — допрашиваю я Райтера. — Что, если Нью-Йорк согласится?
— Можно до посинения перечислять «если бы да кабы», — говорит он.
Смотрю на него с откровенной неприязнью.
— Не принимайте все так близко к сердцу, Кей. — Райтер снова одаривает меня исполненным печальной набожности взглядом. — Не пытайтесь воевать в одиночку. Мы просто хотим списать этого подлеца со счета. Не так уж важно, кто это осуществит.
Поднимаюсь со стула.
— Для меня — очень важно, — говорю ему. — Буфорд, вы трус. — Разворачиваюсь и демонстративно выхожу из комнаты.
Через пару минут из-за закрытой двери в моем крыле здания слышу разговор: Анна провожает гостя. Очевидно, этот тип довольно долго не желал уходить, занимая ее разговорами; интересно, что он ей про меня наговорил.
Присела на кровати, совсем потерявшись. Не припомню, когда мне в последний раз было так одиноко и страшно. С облегчением слышу приближающиеся по коридору шаги. Анна тихонько стучится в дверь.
— Входи, — говорю неровным голосом.
Хозяйка стоит в дверях и смотрит на меня, а я чувствую себя как девчонка, беспомощная и глупенькая.
— Я Райтера оскорбила, — говорю ей. — Пусть даже и сказав правду, не важно. Трусом его обозвала.
— Буфорд считает, что на тебя сейчас нельзя полагаться, — отвечает та. — Сильно обеспокоен. Ты права, он действительно «ein Mann ohne Rьkgrat» — «человек без хребта», как говорят там, откуда я родом. — Ее губ коснулась тень улыбки.
— Анна, на меня можно положиться.
— Зачем тут сидеть, пошли к огню.
Подруга настроена на разговор.
— Хорошо, — уступаю я. — Твоя взяла.
Глава 5
Я никогда не лечилась у Анны. Раз уж на то пошло, я вообще ни разу не ходила к психотерапевту, что вовсе не означает, будто мне никогда не требовалось вмешательство специалиста. Сейчас, пожалуй, и не найдется человека, которому повредила бы консультация хорошего врача. Просто натура у меня замкнутая, я с трудом
Анна выключает свет. Позднее утро, темное, как сумерки, небо заволокло облаками, от выкрашенных в розовый цвет стен отражается огонь камина, создавая в гостиной невероятно уютную атмосферу. Меня охватывает непривычная робость. Все готово для моего разоблачения. Выбираю кресло-качалку, хозяйка придвигает поближе оттоманку, усаживается на самом ее краешке и устремляет на меня взгляд пернатого хищника, склонившегося над своим гнездом.
— Если будешь безмолвствовать, это никогда не закончится. Жесткая прямота.
К горлу подступает горький ком, сглатываю.
— Ты травмирована, — продолжает она. — Мы не железные. Даже ты не в состоянии вынести такое как ни в чем не бывало. Сколько я тебе звонила, когда убили Бентона, а ты ни разу не нашла времени со мной пообщаться. Знаешь почему? Ты избегала этого разговора.
Все, больше прятать чувства мне не под силу. По щекам катятся слезы, капая на колени как капельки крови.
— Я каждому пациенту говорю: если вы вовремя не разберетесь со своими проблемами, потом будете жестоко раскаиваться. — Анна сидит, подавшись вперед, точно всем телом обрушивая на меня слова, так жестоко ранящие сердце. — Сейчас пришла твоя очередь расплачиваться. — Она указывает на меня пальцем, упорно не отводя взгляда. — Рассказывай, Кей Скарпетта.
Смотрю сквозь дымку на свои колени. Слаксы испещрены темными капельками слез, и в голове против воли проносится: капли круглые, потому что падали под углом в девяносто градусов.
— Это вечно будет меня преследовать, — в отчаянии выдыхаю я.
— Что тебя будет преследовать? — У Анны мгновенно просыпается интерес.
— То, чем я занимаюсь. Все вокруг напоминает о работе. Да ну, что рассказывать.
— Мне как раз хочется послушать, — говорит она.
— Глупости все это.
Она ждет, как терпеливый рыбак, зная, что я уже заглотила наживку. И тут — подсечка. Привожу Анне примеры из жизни, на мой взгляд, нелепые. Скажем, я не пью томатный сок и «Кровавую Мери», потому что, когда начинает таять лед, получается очень похоже на сворачивающуюся кровь, которая отделяется от сыворотки. В медицинском училище я перестала есть печень, да и сама мысль употребить в пищу какой-нибудь внутренний орган кажется мне дикостью. Помню, однажды утром мы с Бентоном гуляли по берегу на острове Хилтон-Хед и отхлынувшая волна обнажила морщинистую гладь серого песка, которая до невозможности походила на внутреннюю поверхность желудка. Мысли выписывают замысловатые кульбиты, крутятся и куролесят, как им заблагорассудится, и на память впервые за многие годы приходит поездка во Францию. Это был один из тех редких случаев, когда мы с Бентоном решили плюнуть на все и проехаться по лучшим бургундским винодельням, где нас приняла в свои объятия блаженная обитель Друэна и Дуката. Мы пробовали вино прямо из бочонков: шамбертен, монтраше, мюзини и бон-романе.