Последняя инстанция

Корнуэлл Патрисия

— Надо думать, Марино еще не в курсе, — говорю я.

— Может, я зря не поспешила ему сообщать, — отвечает она. — Просто он и так мрачен дальше некуда. Я хотела подождать денек, а потом уже подкинуть ему сенсацию. Знаете, он не в восторге от той беседы с Шандонне, — добавляет Бергер с победным блеском в глазах.

— Да, я заметила.

— Несколько лет назад мне уже приходилось выступать против Рокки. — Бергер отпирает дверь машины, склоняется к замку зажигания и заводит двигатель. — Один богатей приехал в Нью-Йорк по делам бизнеса, и тут на него напал подросток с ножом. — Она выпрямляется и глядит мне в лицо. — Человек стал обороняться, сумел повалить парня на тротуар, тот

ударился головой и вырубился, но все-таки ткнул беззащитного противника ножом в грудь. Предприниматель умер. Нападавший попал в больницу, где скоро оправился. Рокки попытался обернуть все так, будто тот применил нож в целях самообороны. К счастью, присяжные не купились.

— Да, и с тех пор мистер Каджиано ваш кумир.

— Тогда он от имени парня подал гражданский иск на десять миллионов долларов якобы за нанесение невосстановимого морального ущерба и подобную лабуду. Тут я оказалась бессильна ему помешать. В итоге родственники убитого согласились заплатить. Почему? Они устали от всего этого. Вы не знаете, что происходило за кулисами — запугивания, домогательства и непонятные происшествия, темные штучки. Для начала у них обчистили дом. Потом угнали машину. Отравили их щенка, джек-рассел-терьера. Много еще чего; я нисколько не сомневаюсь, что всем заправлял Рокки Марино-Каджиано. Просто мне не удалось это доказать. — Она забирается в свой высокий внедорожник. — Его модус операнди предельно прост. Творит что хочет, и все сходит ему с рук. Осуждает всех, кроме самого обвиняемого. И еще Рокки очень не любит проигрывать.

Помню, когда-то давно Марино признался, что предпочел бы видеть сына мертвым.

— Так может, отчасти потому он и взялся за наше дело? — предполагаю я. — В отместку. Не только отцу подгадить, но и на вас отыграться? С максимальной оглаской.

— Вполне допускаю, — отвечает Бергер из салона джипа. — Что бы им ни двигало, хочу, чтобы вы знали: я все равно буду апеллировать. Не повредит, ведь нарушения этики здесь нет. А решать судье. — Она тянется к ремню безопасности и застегивает его поперек груди. — Что будете делать в сочельник, Кей?

Значит, я уже Кей. Дайте-ка подумать. Сочельник у нас завтра.

— Поработаю с новоприбывшими — с теми, которые с ожогами, — отвечаю я.

Она кивает.

— Обязательно надо еще раз наведаться на места преступления Шандонне, пока они еще сохранились.

И в том числе мой дом.

— Что, если выкроить время завтра днем? — спрашивает она. — Когда вам удобнее? Я все праздники буду работать, да вот вам портить отдых не хотела.

Я даже улыбнулась: какая ирония судьбы. Праздники. Да уж, поздравляю с Рождеством! Бергер только что сделала мне подарок и даже не подозревает об этом. Она помогла принять решение; важное решение, быть может, самое важное решение в моей жизни. Я брошу эту работу, и первым об этом узнает сам губернатор.

— Как только закончу дела в округе Джеймс-Сити, — говорю я Бергер, — сразу позвоню. Предварительно договоримся часа на два.

— Я за вами заеду, — отвечает она.

Глава 17

Без малого в десять я свернула с Девятой на Капитолийскую площадь, промчалась мимо подсвеченной статуи Джорджа Вашингтона, запечатленного верхом на жеребце, и обогнула южный портик здания, спроектированного Томасом Джефферсоном, где за ухватистыми белыми колоннами светилась тридцатифутовая елка, украшенная стеклянными шарами. Вспомнилось, что у губернатора проходит не званый ужин, а встреча без особого официоза. Судя по всем признакам, гости уже разъехались: на парковочных местах, предназначенных для авто законодателей и прочей публики, не осталось ни

одной машины.

Резиденция губернатора, построенная в начале девятнадцатого столетия, с белым цоколем и колоннами, снаружи покрыта бледно-желтой штукатуркой. Легенда гласит, что, когда в самом конце Гражданской войны жители Ричмонда подожгли родной город, здание заливали ведрами. И только в Виргинии на Рождество обожают зажигать свечи, вывешивать на окнах венки из свежих цветов и украшать черные железные ворота веточками вечнозеленых растений.

К машине подошел полицейский из губернаторской охраны, и я опускаю окно.

— Чем могу помочь? — спрашивает он с подозрительным видом.

— Мне надо встретиться с губернатором Митчеллом. — Я уже не раз бывала в особняке, но в такой поздний час — впервые. Тем более на большом «линкольне». — Меня зовут доктор Скарпетта. Я немного запаздываю. Если губернатор уже не принимает, ничего страшного. Пожалуйста, передайте ему мои извинения.

Лицо охранника озаряется улыбкой.

— Не узнал вас в этой машине. Решили отдохнуть от своего «мерса»? Не могли бы вы минутку подождать, я наведу справки.

Он звонит по телефону в будке охраны, а я смотрю из окна на Капитолийскую площадь, и на меня находит какая-то неопределенная, невнятная грусть. Теперь этот город не для меня. Назад пути нет. Можно винить во всем Шандонне, однако, если не лукавить перед собой, дело не в нем одном. Настало время серьезных перемен. Благодаря Люси во мне проснулась решимость. Может, она просто дала понять, во что я превратилась: в закостенелую, не видящую ничего, кроме службы, старую каргу. Я уже больше десяти лет работаю на штат Виргиния судмедэкспертом. Мне скоро пятьдесят. Я не питаю нежных чувств к своей единственной сестре. Моя мать — человек тяжелый, у нее плохо со здоровьем. Люси уезжает жить в Нью-Йорк. Бентона больше нет. Я одинока.

— С Рождеством вас, доктор Скарпетта. — Охранник склоняется к окошку и понижает голос. На латунном бедже написано «Ренквист». — Знаете, мне страшно не нравится, что с вами произошло. Здорово, что этого мерзавца все-таки отловили. Молодцом вы, не растерялись.

— Очень признательна, офицер Ренквист.

— С первого числа нового года вы меня здесь не увидите, — продолжает он. — Переводят в следователи.

— Надеюсь, перемена места пойдет вам во благо.

— О да, мэм.

— Нам будет вас не хватать.

— Быть может, увидимся во время какого-нибудь расследования.

Нет уж, увольте. Если мы с ним пересечемся, значит, опять кто-то умрет.

Офицер живо машет мне вслед, пропуская в ворота.

— Можете припарковаться прямо перед парадным входом.

Перемены. Да, перемены. Как-то неожиданно они оказались повсюду. Через год и месяц уйдет губернатор Митчелл, и это тоже печально. Мы с ним одного поля ягоды, и его жене, Эдит, я симпатизирую. У нас в Виргинии губернаторам запрещено участвовать в выборах на второй срок, а потому каждые четыре года наступает настоящий конец света. Сотни служащих переводят на другие места, увольняют и нанимают. Меняются телефонные номера. Форматируют компьютеры. Возникают новые обязанности. Пропадают и уничтожаются файлы. Меню в столовых переделывают или делят на порции. Единственное, что остается неизменным, — обслуга резиденции. Те же тюремные заключенные подстригают лужайки и исполняют мелкие поручения, те же люди готовят и прибираются, а уж если их и сменяют, то к политике это не имеет никакого отношения. К примеру, Аарон служит здесь дворецким с тех пор, как я поселилась в Виргинии. Это высокий симпатичный афроамериканец, подтянутый и грациозный, в длинном, безукоризненно чистом белом мундире и накрахмаленной черной бабочке.