Последняя из дома Романовых
Шрифт:
– Настоятельно прошу вас, госпожа, – обратился Грейг по-итальянски к женщине, – не открывать лица и не говорить ни с кем до прибытия в назначенное место. Непослушание только ухудшит ваше положение.
Не дослушав адмирала, женщина молча направилась к борту. Ее усадили в покойное кресло и спустили вниз – на яхту. Адмирал почтительно помогал ей.
Дважды прозвенели куранты на Петропавловской крепости, когда яхта пристала к гранитным стенам.
В белой ночи на пристани темнела фигура в плаще и треуголке. Яхту встречал сам хозяин крепости –
Женщина в черном плаще молча глядела на гранитные стены и беспощадный золотой шпиль...
Арестованных быстро размещали по казематам Алексеевского равелина. Захлопывались двери камер, лязгали засовы...
И в крепости наступила тишина. Будто ничего и не произошло.
Комендант Чернышев торжественно ввел женщину в просторное помещение, состоявшее из трех светлых и, главное, сухих комнаток, что было большой редкостью в крепости, постоянно затоплявшейся Невой. Сие была его гордость – помещение для особо важных преступников.
Женщина сбросила капюшон – и бешено сверкнули ее раскосые глаза.
– По какой причине осмелились арестовать меня? – яростно вы крикнула она по-итальянски.
26 мая 1775 года, ранним утром, в своем кабинете за бюро с медальоном императрицы князь Александр Михайлович Голицын писал донесение:
«Всемилостивейшая государыня! Известная женщина и свиты ее два поляка и слуги и одна служанка привезены и посажены сего дня в два часа поутру за караулом в приготовленные для них в Алексеевском равелине места под ответ обер-коменданта генерал-майора Андрея Чернышева...»
Прошло два с лишним года.
В ночь на 5 декабря 1777 года в Санкт-Петербурге стояли лютые морозы. В Петропавловской крепости куранты уже пробили полночь, когда из Алексеевского равелина обер-комендант Чернышев и солдаты вынесли фоб. Горели факелы. С трудом копали солдаты смерзшуюся землю.
– Копать веселее! – покрикивал комендант. Все глубже, глубже яма.
Комендант осветил ее факелом, удовлетворенно кивнул. Солдаты опустили гроб и торопливо забросали мерзлой землей.
На рассвете 5 декабря пошел густой снег. Мело, мело по мерзлой земле.
Из рапорта санкт-петербургского обер-коменданта генерал-майора Андрея Чернышева:
«...Означенная женщина волею Божьей умре... А пятого числа в том же Алексеевском равелине той же командой, при ней в карауле состоявшей, была похоронена. По объявлении присяги о строжайшем сохранении сей тайны...»
Снежная метель разыгралась над Петербургом. Все потонуло в этой метели: дворцы, крепость. И могила.
И к утру не осталось никаких следов – только белое поле у Алексеевского равелина.
Я не поручил бы ему ни жены, ни дочери, но я мог бы совершить с ним великие дела...
Граф Федор Головкин. Портреты и воспоминания
Прошло ровно
В Москве, во дворце графа Алексея Григорьевича Орлова в Нескучном, как всегда в воскресенье, ждали песельников да плясунов.
По бесконечной анфиладе дворца движется согнутая фигура – чудовищная огромная гнутая спина в шитом золотом камзоле. Тяжелый стук медленных старческих шагов...
Золотая спина шествует мимо портрета в великолепной раме.
На портрете изображен молодой красавец, увешанный орденами, в Андреевской ленте через плечо, на фоне горящих кораблей. Это сам хозяин дворца граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский в молодые годы. Герой, победитель турок в морском сражении в Чесменской бухте, где перестал существовать турецкий флот.
Горят, горят корабли на портрете...
Именно тогда, в 1770 году, французский посол докладывал из Петербурга: «Алексей Орлов – глава партии, возведшей на престол Екатерину. Его брат Григорий – любовник императрицы, он очень красивый мужчина, но, по слухам, простодушен и глуп... Алексей Орлов сейчас самое важное лицо в России. Екатерина его почитает, боится и любит. В нем можно видеть подлинного властелина России».
Тяжелый стук медленных старческих шагов по анфиладе дворца...
Но это все в прошлом. Нынче графу за семьдесят – и он мирно доживает свой век в Москве, вот уж который год изумляя Первопрестольную безудержным, буйным разгулом...
На Масленой граф со свитой – непременный зритель кулачных боев между воспитанниками Славяно-греческой академии и университетскими... С превеликим удовольствием наблюдает Его сиятельство, как с дикими криками, гиканьем сходятся молодые парни в кулачном бою на ледяных горах у кремлевской стены. (Горы заливали на месте нынешнего Александровского сада.)
Когда граф был помоложе, то и сам участвовал...
Ох, как страшились дерущиеся, когда в толпе страшно возникала исполинская фигура! И яростно бросалась в общую потасовку.
«В воскресенье, перед дворцом в Нескучном, граф неизменно устраивает бега своих знаменитых рысаков...»
И мчатся по снежной дороге дивные кони... И пляшут перед дворцом столь любимые Его сиятельством скоморохи да песельники... Потешные драки в снегу между шутами и скоморохами непременно сопровождаются милостивым старческим смехом. «Изволили смеяться...»
Как справедливо сказал о графе поэт: «Дыша всем русским, он до страсти любил отечественные развлечения...»
И сегодня, в солнечный морозный день, в доме графа, как всегда, готовились к веселью – ждали троек со скоморохами и цыганами. И граф тоже готовился...
Все ближе тяжелые шаги по роскошной анфиладе. Испуганные лица лакеев.
Громадная согнутая спина в золотом камзоле повернулась – и на фоне портрета молодого красавца возникло изборожденное морщинами, обрюзгшее лицо старика в парике. Слуга в дверях дрожащими руками аккуратно положил кисточкой пудру на его парик