Последняя из рода Леер - 4
Шрифт:
— Скажи, а почему он не приехал тогда? Что ему помешало?
— Врата. Кто-то убил тогда дежурного стража врат.
Вот и причина. Веская и страшная. Интересно, это Азраэль? Если так, то все объяснимо и другого убийцы во дворце нет, но если не он…
— Что вы узнали о моей смерти? Не поверю, что не пытались выяснить.
— Ты ведь знаешь о своей подруге?
— Да. И догадываюсь, кто мог приказать ей предать нас.
— Король Элиани. Когда он узнал, разорвал все отношения с Эльнисом. Пытался сделать хуже. Макс сдержал. Ведь мы понимали, что его использовали.
— Нас всех тогда использовали.
— Много думала об этом?
— Достаточно,
— Поэтому предпочла остаться мертвой?
— И поэтому тоже, — согласилась я.
А еще мне хотелось поговорить с Азраэлем. Понять что-то для себя. И страшно было влезать снова во все это. В политику. В чужие игры. Кем я стану на этой шахматной доске жизни? Пешкой, ферзем, королевой? Или самим королем? Беспомощным и неповоротливым, теряющим всех своих друзей и вынужденным с горечью и сожалением смотреть, как они уходят, один за другим, защищая тебя. Пока не останешься совсем один. В шахматах мне всегда было жалко пешек, но в жизни — короля.
Илана бежала. Уже несколько дней, не понимая, куда и зачем. Ей было страшно и одиноко, как никогда в жизни. Приходилось рассчитывать только на себя, на свои силы, которых, как оказалось непозволительно мало. Почти нет. И Рей нет, и Нила, и Тора, и родителей. Она совсем одна. А вокруг столько опасностей, столько лихих людей, которые так и норовят если не ограбить, то толкнуть, надавать затрещин, унизить и ударить побольнее более слабого, костлявого мальчишку. Особенно в толпе города, когда приходится уходить как можно дальше от преследователей. А их немало, как выяснилось.
В первом же городе ее ограбили. Вытащили кошель с деньгами прямо из рюкзака. Пришлось ночевать на чердаке какого-то полуразрушенного дома. А там страшно. Шорохи и гул, и шум внизу. Не одна она тот домик облюбовала. Но забилась в самый дальний угол, чтобы только не заметили, оставили в покое. Хоть ненадолго. Она застряла в этом городишке без денег, еды, хоть какого-то плана. Только плакала часто, особенно по ночам.
Съела все продукты, что были в рюкзаке. А когда голод заставил отбросить все принципы, решилась на кражу. Долго наблюдала за грузной теткой, торгующей пирожками, горячими, такими ароматными, что почти теряешь сознание при одном запахе. И желудок сжимается в тугой узел и колет, царапает внутренности этот запах свежей выпечки. Она рискнула, подошла поближе, дождалась, когда тетка отвлечется, и схватила ближайший пирожок. Рванула прочь, но врезалась в кого-то с такой силой, что упала на землю, а тетка заголосила.
— Воришка, держите его, бейте. Ах, ты, шваль подзаборная, я тебя отучу брать чужое, — тетка ударила поднявшуюся было Илану так, что она снова упала. Здорово локтем приложилась, так, что все тело прострелило от боли, а из глаз слезы брызнули. Но тетка не унималась. Видимо, не раз, и не два ее такие вот мальчишки обворовывали, но только Илана попалась. Глупая, ни на что не способна. Даже с толком украсть.
Тем временем приличная толпа собралась, в основном из торговцев. Никто не желал суда, людям нужно было зрелище, настоящее и желательно кровавое. А что может быть увлекательнее, чем самосуд — отрубить руки мальчишке по здешним законам считалось справедливым наказанием, и не важно, что он украл оттого, что просто хотел есть.
Ее подняли, потащили куда-то. Вырываться бесполезно было, да и в голове гудело от очередной затрещины. Тяжелая же у тетки рука. Толпа гудела, как пчелиный улей. И ведь ни в ком она не ощущала хоть капли сочувствия. Даже другие мальчишки,
А потом случилось что-то. Просто сплелось в тугой комок ужаса, боли и обиды. Захотелось уничтожить этих злых, жестоких людей, за то, что не желали видеть, насколько сами порочны и ничтожны, и в серебристых глазах впервые за всю ее жизнь промелькнула молния. Мужик, который держал ее за ворот рубашки и предвкушающе скалился, побледнел и выпустил руки. Попятился. А ей понравился этот ужас в его глазах. Очень, невообразимо понравился. Это слабого можно бить и осознавать, что ты сильнее, что ты в безопасности, и иметь такую власть над ним. Но что, если слабый с виду паренек на самом деле не так и слаб? Ей захотелось, чтобы они все почувствовали это. Страх. И они почувствовали. Отшатнулись, испугались, когда руки нагрелись, и она сформировала первый в жизни энергетический шар. А ведь в ней отродясь никакой магии не присутствовало. Откуда же?
Надо было куда-то деть этот сгусток энергии, теплый, не причиняющей боли, уютный какой-то и смертоносный. Она хотела кинуть его в толпу этих жестоких людишек, до дрожи в коленках, до боли искусанной губы, а потом подумала, как бы поступила Рей? Илана прекрасно понимала, что травница никогда бы в подобной ситуации не оказалась. Потому что сильная, потому что знает себе цену и никому не позволяет себя обижать. Вот и она не позволит. Улыбнется, посмотрит на недалеких людей свысока, оттолкнет свободной рукой застывшего мужика и, гордо вскинув голову, спустится с помоста, на который ее успели затащить. И пирожки она забрала. Все. И тетка даже не пикнула. Вот что значит власть. Безопасность. В тот же вечер она решила, что больше не будет бояться. Сформировала еще один сгусток и вытравила из заброшенного дома всех незваных гостей бомжеватого вида. Забаррикадировала дверь на чердак и впервые за несколько дней спокойно заснула, зная, что сегодня ее сон никто не потревожит.
После тяжелого разговора с Акроном мне никак не удавалось заснуть. Полночи вертелась в кровати, пытаясь устроиться поудобнее, но как бы ни легла, сон не приходил. Зато пришел кое-кто другой. Я открыла глаза и просто почувствовала в комнате чужое присутствие. А потом поняла, что нет. Свое. Родное. Услышала, как соскользнула ткань рубашки и брюк на пол и он почти бесшумно скользнул под одеяло. Мой ночной гость. Самый любимый на свете. И удивлять я умею, оказывается.
— Не спишь?
— Не сплю.
— Прости, не хотел будить.
— Что ты здесь делаешь? И Акрон…
— Тшш. Он в соседнем номере. А я…
— Не удержался?
— Виновен. Просто не могу быть… вдали от тебя.
А я ведь совсем не против. И сейчас докажу, насколько не против. Вот прижму к себе, поцелую, прикушу мочку уха, обожгу дыханием щеки и позволю делать с собой все, что захочет. Лишь бы только рядом был. И, оказывается это очень приятно, засыпать в объятиях любимого, и просыпаться в тех же объятиях не менее приятно.
— Интересно, а если мы в лесу заснем или на сеновале или еще где, тоже придешь?
— Обязательно. К тому же на сеновале я еще не пробовал.
— Фу, какая пошлость, — воскликнула я и попыталась оттолкнуть. Не дали. Притянули еще ближе и поцеловали в… нос, — А еще совратитель, искуситель и… и…
— Да-да, — промычал что-то мой искуситель, целуя шею.
— Черт, да мы во грехе живем, — я даже подскочила от понимания. Дожила. Распутницей стала. Самой настоящей. Тьфу, — Это все ты виноват!