Последняя из Стэнфилдов
Шрифт:
– У вас все хорошо? – спросила она.
– Превосходно! – заверила я ее.
– Счастлива это слышать! Поначалу я встревожилась: неужели вы принесли недобрую весть? Вы ведь у нас нечастая гостья.
Ну кто изъясняется в наше время в таком стиле, подумала я, но решила оставить свои мысли при себе. Пока Мэгги объясняла, что двум сестрам, прогуливавшимся неподалеку, вдруг взбрело в голову навестить брата, у Веры розовели щеки; при каждом упоминании Мишеля ее румянец становился гуще. Я заподозрила, что под просторной водолазкой Веры Мортон бурлят противоречивые чувства. Не осуждать
Молодая директриса дряхлого учреждения с радостью проводила нас в читальный зал, где Мишель в одиночестве читал за столом книгу. Вера говорила с нами шепотом, как будто в читальном зале было полно народу. Я сделала вывод, что библиотеки сродни храмам. Не важно, верующий ты или нет, говорить громко тут не принято.
Мишель поднял голову, удивился, увидев своих сестричек, закрыл книгу и, прежде чем подойти к нам, поставил книгу на место.
– Мы были поблизости. И подумали: хорошо бы зайти поцеловать брата, – повторила Мэгги свою версию.
– Как странно, ты же никогда меня не целуешь. Не хочу с тобой спорить. – И он подставил ей щеку.
– Это просто так говорится! – отшатнулась Мэгги. – Может, выпьем где-нибудь чаю? Если тебя, конечно, отпустят.
За Мишеля ответила Вера:
– Разумеется, у нас сегодня не такой уж наплыв читателей. Не беспокойтесь, Мишель, я сама запру библиотеку.
Щеки ее вновь порозовели.
– Мне еще надо расставить несколько книг.
– Уверена, что они приятно проведут ночь на тех столах, где сейчас лежат, – успокоила его Вера, еще сильнее покраснев.
Мишель попрощался с ней, пожав руку, вернее, дернув, как старый велосипедный насос.
– Большое спасибо, – прочувствованно сказал он. – Я отработаю завтра, останусь подольше.
– В этом нет необходимости. Хорошего вам вечера, Мишель, – проговорила она, и ее щеки стали пунцовыми.
Поскольку в этих стенах было принято шептаться, я приникла к уху сестры, чтобы поделиться с ней некоторыми своими наблюдениями. Мэгги закатила глаза и повела Мишеля к машине.
Мы устроились в чайном заведении с завешанной рекламой витриной на первом этаже домика из желтого кирпича, сохранившегося с 70-х годов, – остатка прежней индустриальной застройки. Обслуживание здесь оставляло желать лучшего. Мэгги пришлось наведаться к стойке, чтобы заказать три чашки «эрл грея» и печенье. Честь расплатиться она предоставила мне. Мы устроились в пластмассовых креслах вокруг столика, тоже пластмассового.
– Что-то с папой? – спросил Мишель бесстрастным тоном.
Я поспешила его успокоить. Он отхлебнул чай и уставился на Мэгги:
– Ты выходишь за Фреда?
– С какой стати за нашим невинным желанием повидаться с тобой должна скрываться какая-то драма?
Мишель подумал и нашел
– Я нечасто остаюсь в Лондоне надолго, вот и решила повидать тебя и заодно позвала Мэгги, – подхватила я.
– Мама не доверяла тебе никакой тайны? – в лоб спросила его Мэгги.
– Ты задаешь странный вопрос. Я давно не видел маму, ты тоже.
– Я имела в виду – раньше.
– Если бы она и доверила мне какую-то тайну, то я не мог бы тебе ее открыть. Логично, правда?
– Я не прошу тебя рассказывать, что это за тайна, а просто спрашиваю, шла у вас речь о тайне или нет.
– Нет.
– Вот видишь! – бросила Мэгги мне.
– Об одной – нет. Тайн было много, – уточнил Мишель. – Можно взять еще печенье?
Мэгги пододвинула ему блюдце.
– Почему тебе, а не нам? – не унималась она.
– Потому что она знала, что я никому ничего не скажу.
– Даже твоим сестрам?
– Тем более моим сестрам. Когда вы ссоритесь, то способны все вывалить, включая всякие небылицы. У вас много достоинств, но среди них отсутствует умение промолчать, когда вы сердитесь. Логика.
Я положила ладонь на руку Мишеля и посмотрела на него с нежностью:
– Ты ведь знаешь, что нам ее не хватает так же сильно, как тебе.
– Не думаю, что существует инструмент для измерения этой нехватки, поэтому делаю вывод, что ты высказалась в фигуральном смысле.
– Нет, Мишель, это самая что ни на есть реальность, – не согласилась я с ним. – Она была нашей мамой точно так же, как твоей.
– Естественно, это логично.
– Если тебе известно что-то, о чем мы не знаем, то несправедливо держать это при себе, понимаешь? – надавила на него Мэгги.
Мишель взглядом попросил у меня разрешения взять мое печенье, окунул его в чай и откусил два маленьких кусочка.
– Что она тебе сказала? – впилась в него я.
– Ничего.
– А как же тайна?
– Она доверила мне не слова.
– А что?
– Не думаю, что у меня есть право рассказывать об этом вам.
– Мишель, я тоже не считаю, что мама собиралась так быстро и внезапно уйти из жизни. Уверена, ей бы хотелось, чтобы после ее смерти мы узнали о ней всё.
– Возможно, но мне нужно было бы спросить об этом ее саму.
– Такой возможности нет, придется тебе положиться на себя и свое мнение, больше не на кого.
Мишель одним глотком допил свою чашку и поставил ее на блюдце. У него дрожала рука, он покачивал головой и смотрел в никуда. Я погладила его по голове и одной фразой остановила назревавший приступ.
– Ты ничего не должен нам говорить прямо сейчас. Уверена, маме бы хотелось, чтобы ты хорошенько поразмыслил. И я знаю, что именно поэтому она была с тобой откровенна. Хочешь съесть последнее печенье?
– По-моему, это было бы не очень разумно, но почему бы нет, раз мы собрались втроем…
Я решила остаться на месте, Мэгги, отошедшая к стойке за печеньем, оглянулась и замерла. Опомнившись, она поставила перед Мишелем тарелочку и тоже села.
– Не будем больше это обсуждать, – проговорила она тоном миротворца. – Лучше расскажи, как проходят твои рабочие дни.