Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями
Шрифт:
Опять булгаковский перевертыш? Да. Но прикосновения к Евангелию — анти-Евангелия — не ищите. Его нет. Булгаков отталкивается здесь от другого великого произведения — Дантова «Ада». Точнее — от песни пятой «Ада», где «адский ветер, отдыха не зная, Мчит сонмы душ среди окрестной мглы И мучит их, крутя и истязая».
Вергилий, которого Данте называет своим «вожатым», «вождем», поясняет ему многое и даже останавливает две тени, навечно слившиеся в адском вихре. Это Франческа да Римини и ее возлюбленный Паоло. И Франческа кратко рассказывает Данте о своей судьбе.
В роли
«На зеркальном полу несчитанное количество пар, словно слившись, поражая ловкостью и чистотой движений, вертясь в одном направлении, стеною шло, угрожая все смести на своем пути. Живые атласные бабочки ныряли над танцующими полчищами, с потолков сыпались цветы…»
Вместо мучений — празднество, очень кратковременное, в течение нескольких нестойких часов, в которые разворачивается Воландом мгновение полночи, и столь же краткое, но такое желанное воплощение жизни, которое каждая из этих теней получает, прикоснувшись к колену и руке по-настоящему живой Маргариты…
«Сейчас придет гроза…»
Таким же настойчивым мотивом проходят через роман булгаковские грозы.
И грозы, как и многие другие мотивы, пронизывающие роман, на самом деле зарождаются в главе 13-й романа — не первой, но, по-видимому, в чем-то первоначальной…
Чудовищные весенние грозы — стихия Воланда. Гроза копится… Гроза идет — она уже во второй главе, где ее предсказывает Иешуа, а потом Каифа.
Ее никто не устраивает. Она не подвластна Воланду. Воланд живет в ней, он ждет ее.
Выхвачено несколько строк из прекрасного и потрясающего изображения грозы.
Грозы, «напугавшей все живое в Ершалаиме», грозы, которой так боялся храбрый пес Банга и которая заняла такое огромное место в романе…
А гроза? Что знаменует гроза?
Ах, эти грозы в романе «Мастер и Маргарита». Их фактически две (проверить — две?), и каждая из них описана дважды, двояко, и обе они связаны с Воландом и важными событиями, происходящими на земле…
Гроза — стихия Воланда.
Посмотрите, как дважды описана гроза, обрушившаяся на Ершалаим в конце дня 14-го нисана… Как дважды и по разному она описана… Вам не кажется, что во второй части — другие краски, другой стиль?
Но гроза проходит — и снова город — весь — под ослепительной луной.
И московская гроза…
Ведь московская гроза очень похожа на ершалаимскую: «Эта тьма, пришедшая с запада (в Ершалаиме гроза приходит с запада, ибо она непременно идет от Средиземного моря. Но в Москве? Зачем „с запада“ в Москве? По аналогии?), накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете… Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза. Воланд перестал быть виден в ее мгле».
Начало грозы дано во второй «библейской» главе — «Казнь» (и, следовательно, в первой части романа); ее расцвет и продолжение —
Грандиозное и завораживающее описание грозы, проходящее из главы 16-й («Казнь») в главу 25-ю («Как прокуратор…») и незримо связывающее эти так далеко отстоящие одна от другой главы… и все-таки, по-моему, написанные в разном стиле…
Эта чудовищная — и в чудовищности своей такая природная — гроза описана подробно и последовательно. «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…» Описание, которое никто не пропустит, растянулось на несколько страниц… Оно начато в первой части — в главе «Казнь» и затем заново — в части второй… «…опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды…»
Описана туча: «…Она навалилась на храм в Ершалаиме, сползла дымными потоками с холма его и залила Нижний Город. Она вливалась в окошки и гнала с кривых улиц людей в дома. Она не спешила отдавать свою влагу и отдавала только свет…»
Описано, как огонь распарывает «дымное черное варево». Описаны трепетные мерцания и тяжелые удары грома. И ливень, хлынувший неожиданно, и то, как гроза переходит в ураган. Рев воды, и удары грома, «стук града, молотившего по ступеням балкона… А потом пелена воды, начинающая редеть… И „грозу сносило к Мертвому морю“…»
И появление Афрания — «…и совершенно мокрый человек в облепившем тело плаще…» Не человек в мокром плаще… а совершенно мокрый человек в облепившем…
И конец грозы: «В это время солнце вернулось в Ершалаим и, и прежде чем уйти и утонуть в Средиземном море, посылало прощальные лучи ненавидимому прокуратором городу и золотило ступени балкона…» И еще несколько строк — об умиротворенности мира после грозы…
Но гроза? Описание грозы, описание гроз, тысячи лет проносящихся над городами мира… Эти грозы здесь не бывают летом… Они проносятся над страной, пугая все живое в ней, зимой… А в апреле? Редко, но бывают в апреле… И неважно, что через полчаса мне предстояло промокнуть до костей, — было очень смешно…
Впрочем, может быть, гроза связана с Воландом? Это ведь его стихия — гроза… Его декорации — грозы и яркий лунный свет…
Это его декорации: и грозы, и лунный свет…
Нет, ни гибель Иешуа, ни тем более гибель мастера не связываются с концом света…
Даже гибель Иешуа ознаменована у Булгакова не всемирно-исторической катастрофой, а всего лишь грозой, чудовищной, мощной грозой…
Но и она рождается в главе 13-й, где майские грозы, и потоки воды, грозящие залить подвальчик, и смех, и счастье…
Отсюда — гроза в «древних» главах… Да нет, она копится исподволь. Иешуа предсказывает ее. И Каифа. Она обрушивается на холм…
А во второй части описана грозно (грандиозно? как еще?). Для Левия Матвея она неожиданна. Но Воланд, вероятно, не хуже Иешуа знает, что ей быть…