Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями
Шрифт:
— Да, действительно, уверуешь и в дьявола… — пробормотал мастер, косясь на садящуюся Наташу.
— А на кой хрен ей одеваться? — заметила Маргарита. — Она теперь вечно будет ходить так.
Наташа на это рассмеялась и бросилась целовать Маргариту, приговаривая:
— Королева, душенька моя, Марго!»
Оказывается, голая она потому, что платья ее остались в Сивцевом Вражке, а сунуться туда нельзя — арестуют. «Позволь-те, вы хотели в таком виде куда-нибудь?» — говорит мастер. «Плевала я на это», — отвечает Наташа.
(В последней редакции романа: «— Ты хоть запахнись, — крикнул ей вслед мастер. — Плевала я на это, — ответила Маргарита уже из коридорчика». «Плевала я на это» — было неповторимым и восхитительным
И вином, присланным Воландом, фалернским вином, Азазелло потчует здесь не только мастера и Маргариту, но и Наташу. И Наташу возвращает к жизни первой:
«Три отравленных затихли, а Азазелло начал действовать.
Отшвырнув ногой осколки разбившегося Наташиного стакана в угол, из шкафа достал новый, наполнил его тем же вином, сел на корточки, разжал зубы Наташи, влил в рот глоток его.
Тогда Наташа открыла глаза, сперва бессмысленно обвела ими комнату, но свет в них быстро вернулся. Азазелло поднял ее на ноги, и она ожила.
— Не медли, пора! Мы долго возились здесь, — приказал ей Азазелло, и Наташа, поставив одну ногу на стул, перенесла легко другое колено на подоконник и через секунду была в садике. Там, роя землю копытом, стоял черный, как ночь, конь, в седле с золотыми стременами. У повода его был черный мрачный всадник в плаще, со шпагой, в шпорах. Он держал под уздцы нетерпеливого злого коня, поглядывал на окошки подвала. Лишь только Наташа выскочила из окна, всадник легко вскочил в седло, вздернул Наташу вверх, посадил ее на луку, сдавил бока коня, и тот проскочил между двумя липами вверх, ломая молодые ветви, и исчез, став невидимым».
И только после этого Азазелло обращается к поверженным любовникам…
В последней редакции романа, как известно, 32 главы (не считая эпилога). В четвертой редакции их 30. Еще не разделена на две глава «Погребение» («Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа») и нет очень важной главы «Судьба мастера и Маргариты определена».
Точнее, ряд деталей этой главы имеется. Терраса, с которой Воланд смотрит на Москву («В вышине на террасе самого красивого здания в Москве, построенного очень давно, на пустынной террасе, на балюстраде которой возвышались гипсовые вазы, на складной табуретке сидел черный Воланд неподвижно и смотрел на лежащий внизу город. Его длинная и широкая шпага была воткнута между двумя рассевшимися плитами террасы, так что получились солнечные часы»). И Коровьев и Бегемот появляются на этой террасе после устроенных ими пожаров. Но явления Левия Матвея нет. Нет и фиолетового рыцаря, игравшего аналогичную роль в редакции предшествующей (второй) и редакции последующей (пятой). Воланд не получает «распоряжения» о судьбе мастера и Маргариты. Здесь их судьбу решает он сам — он, у кого они просили помощи и защиты…
И еще небольшая подробность четвертой редакции: Булгаков попробовал ввести здесь в свиту Воланда Геллу. Она стоит рядом с Воландом на террасе высоко над городом, тоже в черном плаще, и смотрит на радугу. И затем вместе со всей кавалькадой покидает город: «Кони рванулись, и пятеро всадников и две всадницы поднялись вверх и поскакали… Гелла летела, как ночь, улетавшая в ночь…»
В дальнейшем Геллу из этого полета в вечность Булгаков убе-рет, навсегда оставив ее на земле… И занимательный рассказ В. Я. Лакшина, с ссылкой на Е. С. Булгакову, о том, что писатель якобы просто «забыл» Геллу на земле («Однажды я передал Елене Сергеевне вопрос молодого читателя: в последнем полете свиты Воланда, среди всадников, летящих в молчании, нет одного лица. Куда пропала Гелла? Елена Сергеевна взглянула на меня растерянно и вдруг воскликнула с незабываемой экспрессией: „Миша забыл Геллу!!!“» [21] , не более чем художественный домысел.
21
В. Я. Лакшин.
Уж Елена-то Сергеевна, работавшая с текстами романа — причем особенно внимательно с концовкой четвертой редакции, поскольку искала здесь решения для поврежденного в дальнейшем абзаца, — очень хорошо знала, что в четвертой редакции Гелла улетала с Воландом, а в пятой автор оставил ее на земле. И не могло быть иначе! Если Воланд и его спутники созданы из лунного света, звездных искр и лилового цвета ночи, то Гелла — тоже ночь, но сотканная не из красок и искр неба, а из ночных запахов России, ее болот и туманов.
Вот почему Гелла остается на земле.
…Четвертая редакция романа пострадала не в меньшей степени, чем первая и вторая, от самоуправства тех, кто должен был хранить булгаковские архивы, но мы не будем на этом останавливаться.
Судьба мастера
Неизвестно, как предполагалось закончить роман в первой редакции. Может быть, уже тогда писателю мыслился ночной полет черных коней — на запад, туда, где среди голых безрадостных скал вечно сидит спящий Понтий Пилат, пробуждающийся раз в год, в весеннее полнолуние?
В «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона, которым так часто пользовался Булгаков, непосредственно перед статьей «Пилат (Понтий или Понтийский)» есть и другая статья под тем же названием «Пилат»: так называется вершина в Швейцарских Альпах, и со скалистой этой вершиной связана изложенная тут же, в «Энциклопедическом словаре», легенда о вечно спящем здесь и просыпающемся в весеннее полнолуние Пилате.
В промежуток времени между первой и второй редакциями романа, в 1931 году, Булгаков пишет пьесу «Адам и Ева». «…И каждую ночь, — говорит героиня, — я вижу один любимый сон: черный конь, и непременно с черной гривой, уносит меня из этих лесов!.. Конь уносит меня, и я не одна…» И далее Ефросимову о своей мечте: «А затем домик в Швейцарии, и — будь прокляты идеи, войны, классы, стачки… Я люблю тебя и обожаю химию…» И в последнем диалоге Дарагана и Ефросимова — снова Швейцария, на этот раз в сочетании со словом «покой»: «Дараган (Ефросимову). Ты жаждешь покоя? Ну что же, ты его получишь!.. Ефросимов. Мне надо одно — чтобы ты перестал бросать бомбы, — и я уеду в Швейцарию».
Где-то там, на запад (точнее, на юго-запад) от Москвы, совмещаясь с Швейцарией и, конечно, не совмещаясь ни с чем, неподалеку от мифической горы Пилат, возвышающейся над Фирвальдштетским озером, недостижимым и никогда не виденным Булгаковым, размещается его Макар u я. Макария, Блаженство, Острова блаженства — так называли древние обитель умерших героев, расположенную на земле. Булгаковский «покой»…
Были ли «черные кони» Евы и «Швейцария» Ефросимова в пьесе «Адам и Ева» отголоском первой редакции романа или всего лишь предчувствием второй? Вероятно, все-таки предчувствием. Ибо и во второй редакции писателю не все ясно с концовкой романа. Судьба Пилата решена. Он идет на соединение с Га-Ноцри:
«…Человек закричал голосом медным и пронзительным, как некогда привык командовать в бою, и тотчас скалы расселись, из ущелья выскочил, прыгая, гигантский пес в ошейнике с тусклыми золотыми бляхами и радостно бросился на грудь к человеку, едва не сбив его с ног.
И человек обнял пса и жадно целовал его морду, восклицая сквозь слезы: „Банга! О, Банга!“
— Это единственное существо в мире, которое любит его, — пояснил всезнающий кот.
Следом за собакой выбежал гигант в шлеме с гребнем, в мохнатых сапогах. Бульдожье лицо его было обезображено — нос перебит, глазки мрачны и встревожены.