Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями
Шрифт:
…Когда-то я обратила внимание на запись Михаила Булгакова в его последней — предсмертной — записной книжке: «Гелуан, или Хeлуан. Ветер — „хамсин“ (арабск.), пятьдесят, дует в Хелуане 50 дней» [181] .
И только в Израиле поняла, как недостает этого очень важного слова — хамсин — в описании тягостно жаркого дня весеннего месяца нисана в романе «Мастер и Маргарита». Хамсин, от которого у Пилата разыгрывается его гемикрания, а распятый, терзаемый яростными лучами солнца и иссушаемый горячим ветром пустыни, быстро теряет
181
Там же. С. 116.
Но откуда сделал выписку Булгаков? Энциклопедические словари, бывшие у него под рукою, я просмотрела, там информации не оказалось. Из какой-нибудь книги путешествия? Из описания Египта? Гелуан, или Хелуан, — курорт вблизи Каира; это я в энциклопедических справочниках нашла.
А потом, уже после выхода «Записок», снова просматривала перечень книг, полученных когда-то отделом рукописей РГБ от Е. С. Булгаковой. И снова в этом перечне мое внимание привлекла книга под номером 53: Фонвизин С. Семь месяцев в Египте и Палестине. Очерки и впечатления. СПб, 1910, 194 с. В описи указывалось (и это место из описи я, конечно, переписала), что в книжке Фонвизина есть пометы Булгакова — на с. 132 и с. 134.
Может быть, здесь Булгаков нашел хамсин? Отдел рукописей для меня давно закрыт. Да и уцелела ли у них книга, неизвестно. Вот случай, когда остается одно — попробовать найти аналогичный экземпляр.
Аналогичный экземпляр обнаруживается в Национальной библиотеке в Иерусалиме. Самые описания С. Фонвизина оказываются малоинтересными, может быть потому, что Святую землю (в начале ХХ века) путешественник нашел в запустении. «Даже знаменитая иерихонская роза и та исчезла», — пишет он. Но строки, привлекшие внимание Михаила Булгакова, загорелись сразу:
«Мы переехали в Гелуан, — вернее, Хелуан… Это — небольшой городок в двадцати верстах от Каира…» (с. 62).
«…Ветер называется „хамсин“. По-арабски „хамсин“ значит пятьдесят. И, действительно, он дует ровно пятьдесят дней, начиная со средины марта. …Каждый раз продолжается три дня, причем постепенно усиливается. …Он поднимает в воздухе тончайшую пыль, проникающую во все поры тела… Голова становится тяжелой, иногда кружится…» (с. 88).
А вот и с. 132 с невидимой пометой Михаила Булгакова. Где бы могла быть эта помета? Вероятно, здесь: «…Огромное здание, с чудными садами и террасами… С открытых террас — огромный кругозор…»
В романе «Мастер и Маргарита» уже описан дворец Ирода Великого, в котором писатель поместил Пилата. Но картины террас с пышной растительностью и кругозор, открывающийся с этих террас, продолжают занимать его воображение. Хотя книга перед его глазами говорит всего лишь о каком-то санатории в Египте…
На помеченной с. 134 снова хамсин: «На днях мы уезжаем. Пора. Со дня на день можно ожидать наступления периода хамсина».
Вот так работает аналогичный экземпляр. Остается добавить, что книжку Фонвизина Булгаков, вероятно, приобрел в последние месяцы 1939 года, поэтому в записную книжку хамсин попал, а в роман — не успел…
Иногда книги на этих виртуальных полках проясняются группами — многотомники, собрания
182
Отдел рукописей РГБ. Ф. 218. К. 1269. Ед. хр. 6.
Василий Андреевич Жуковский. Булгаков очень хорошо знал творчество поэта, которого вывел трогательно живым в пьесе «Александр Пушкин». Благодарный след чтения Жуковского сохранил эпиграфом к «Бегу»: «Бессмертье — тихий, светлый брег; Наш путь — к нему стремленье. Покойся, кто свой кончил бег!..» (из стихотворения «Певец во стане русских воинов»). Н. А. Ушакова-Лямина говорила мне: у Булгакова на полке стоял многотомный Жуковский.
Лермонтов! Почти не упоминаемый Булгаковым Лермонтов, стихи которого так настойчиво просвечивают сквозь плоть романа «Мастер и Маргарита»…
Н. А. Некрасов… Известно, что Булгаков не любил стихов. Писал П. С. Попову: «С детства я терпеть не мог стихов (не о Пушкине говорю, Пушкин — не стихи!)» Но, должно быть, и Некрасов был для него «не стихи». Одно из первых написанных им в Москве, в начале 20-х годов, произведений — фельетон «Муза мести» — посвящено Некрасову.
В своих мемуарах Л. Е. Белозерская называет Алексея Константиновича Толстого. Полностью называет, с именем-отчеством, чтобы не путали. Стало быть, собрание сочинений А. К. Толстого: стихи, драматургия, проза.
Блистательный саркастический юмор «Истории государства Российского»… Знаменитая драматическая трилогия, связанная с эпохой Грозного (пьеса «Царь Федор Иоаннович» стала почти что визитной карточкой МХАТа)… В комедии Булгакова «Иван Васильевич» Милославский декламирует: «Без отдыха пирует с дружиной удалой Иван Васильевич Грозный под матушкой-Москвой» — это из баллады «Князь Михайло Репнин». А в «Мастере и Маргарите» есть маленькая подробность, восходящая к романтической повести А. К. Толстого «Упырь».
Помните, как в полночь появляется в кабинете финдиректора Варьете изменившийся Варенуха, доводя Римского почти до смертного ужаса? Меловая нездоровая бледность обычно полнокровного администратора, глухой голос, громадный синяк с правой стороны лица у самого носа, а главное — эта «появившаяся у администратора отвратительная манера присасывать и причмокивать», как будто его беспокоил больной зуб.
В повести А. К. Толстого этот причмокивающий звук — словно бы сосут апельсин или недостает зубов — издают упыри, они же вампиры, встречаясь друг с другом. «Это их условный знак, и так они друг друга узнают и приветствуют», — замечает автор. Не знаю, фольклорная это подробность или ее сочинил А. К. Толстой, но причмокивание и присасывание ставшего вампиром Варенухи Булгаков явно позаимствовал отсюда…