Последняя любовь Екатерины Великой
Шрифт:
При дворе мода на геммы и камеи, Екатерине они тоже очень нравились. Пристрастился и Александр. Но если в Петербурге он лишь разглядывал, то в Ораниенбауме познакомился с мастером-резчиком, этого оказалось достаточно, чтобы Александр и сам взялся за резец. Первые работы вышли корявыми, но довольно быстро рука приспособилась, и стало получаться весьма занятно. Временами он вздыхал: вот бы увидела Екатерина! Но богиня была в Петербурге, занятая своими делами и новым фаворитом Мордвиновым, и Ланскому оставалось только снова и снова браться за книги или вставать к токарному станку. Теперь Саша мечтал изготовить камею с изображением императрицы, но такого качества, чтобы все ахнули, и подарить ей.
Ораниенбаум быстро и сильно изменил Ланского, все, заложенное в него Екатериной за год близкого
Думать было о чем. Ораниенбаум великокняжеская чета получила в подарок от тогдашней императрицы Елизаветы Петровны. Подремонтировали Большой дворец, построенный еще Меншиковым, этот дворец оправдывал название, и хотя роскоши ему не занимать, Екатерина быстро почувствовала, что такое жить в отдалении от Петербурга с мужем, не питавшим к ней ни малейшего расположения, зато обожавшим муштру. Для великого князя была выстроена крепость Петерштадт с небольшим каменным дворцом. Четырнадцатиугольная крепость с полным набором положенных построек, плацем для муштры солдат, с бастионами представляла собой настоящее крепостное сооружение в миниатюре, способное выдержать даже осаду. И только изящный небольшой дворец придавал ей привлекательный вид. Видно, отчаявшись занять положенное ей место в жизни супруга, Екатерина в противовес великому князю приобрела у соседей Голицыных 100 десятин земли и заказала тому же Ринальди, что строил для Петра Федоровича, свой собственный дворец, который так и назвала – Собственная дача. Пушки Петерштадта смотрели в сторону Собственной дачи великой княгини.
Между супругами словно шло соревнование, кто лучше построит. Петерштадт был чудесен, но и Собственная дача тоже удалась.
Ланской, как комендант, осматривал строения и дивился: во все вложено столько умения, выдумки, вкуса! До своей опалы он уже бывал в Ораниенбауме, когда Екатерина привозила туда покататься на русских горках императора Иосифа. Император остался в восторге! Русские горки имелись в Царском Селе, но Екатерина словно желала отделить свое от мужниного, построила огромную катальную гору и в Собственной даче. Ей нравилось сидеть с чашкой чая в руках, наблюдая, как скатываются с горок придворные, что помоложе. Визг и хохот стоял невообразимый, все деревни окрест слышали, если государыня с гостями в Ораниенбауме.
Ринальди выстроил Собственную дачу, правда, закончил уже после гибели Петра Федоровича. Государыня не пожалела ни денег, ни выдумки, даже сама рисовала эскизы некоторых плафонов, но вот жить в новом дворце так и не стала.
Александр ходил по залам дворца, то и дело замирая от восхищения. Уже привыкнув к блеску и роскоши Зимнего, Эрмитажа и дворцов в Царском Селе и Петергофе, он все же не уставал любоваться на изящную отделку Китайского дворца. Казалось, весь он создан легчайшей воздушной кистью изумительного художника. Столь совершенных росписей, такой фантазии, однако, нигде не переступающей границ вкуса, он не встречал.
Ланской мог часами разглядывать росписи или обивку стен, изгибы ножек у кресел или тончайший фарфор… Его потрясли сладострастные Амур и Психея, казалось, это слеплено с его возлюбленной, наверное, Екатерина была в молодости именно такой – чувственной и вызывающей желание. Хотя почему была, она мало изменилась, пусть возраст и дал о себе знать. Александр смотрел и размышлял.
Почему столь сладострастная молодая женщина не интересовала собственного супруга настолько, что тот предпочитал заниматься муштрой потешных полков, вместо того чтобы сжимать в объятиях Екатерину? Почему она сама не соблазнила супруга? Почему, столь терпимая к чужим, не сумела наладить отношения с тем, от которого родила сына? Ни для кого не секрет, что раньше сомневались в отцовстве Петра Федоровича относительно Павла Петровича, но чем старше становился наследник, тем более понятно, чей он сын. Вспомнив несколько неровный и чуть странноватый нрав цесаревича, Ланской даже головой покачал: тяжеловато было Екатерине с ее характером рядом с таким-то мужем.
Но еще больше Ланского интересовал вопрос: почему Екатерина не любит Ораниенбаум? Она столько сил и выдумки вложила в создание очаровательного уголка для
Вот и в Ораниенбауме мебель для Китайского дворца рисовал сразу Ринальди, может, потому получилось так красиво и удобно? Действительно, по задумке Китайский дворец Ораниенбаума вышел куда красивей остальных императорских резиденций. Таких росписей, плафонов, изящных панелей, наборного паркета, дивной мебели не было ни в каком другом дворце! И это чудо из чудес Екатерина почему-то избегала…
Александр задумчиво провел рукой по дверце книжного шкафа в библиотеке. Сопровождавший его камердинер забеспокоился:
– Пыль, ваше превосходительство?
Хотелось сказать, что он не превосходительство, но Ланской только помотал головой:
– Нет, я смотрю, какие книги государыня здесь читала…
– Читала, – обрадованно согласился камердинер.
Ему, видно, не с кем поговорить, а рассказать он мог многое. Так Ланской нашел интересного для себя собеседника. Егор Демьяныч помнил о пребывании в Ораниенбауме Екатерины все, каждый ее приезд, каждое распоряжение, даже если сама государыня Егора Демьяновича и не помнила. Он-то и рассказал о строительстве катальной горки, о том, как сидела Екатерина Алексеевна на балконе, глядя на визжащих от восторга придворных, как ездила на прогулку по окрестностям, как спорила с Ринальди, если что-то было не по ее… Показывал плафон, эскиз которого рисовала государыня, рассказывал занятные истории, которые бывают в каждом поместье… И все это с такой любовью, что Александру сразу стало ясно – он встретил человека, искренне обожающего его богиню. Это столь сроднило Ланского с камердинером, что их общение стало не просто ежедневным, а чуть ли не ежечасным.
И все же Александр не сразу задал мучивший вопрос: почему государыня не любит Ораниенбаум? С удовольствием показывает иностранным гостям, гордится интерьерами, иногда явно хвастает, но сама не живет ни одно лето? Камердинер чуть помолчал, потом покачал головой:
– Не стоило бы говорить, ну да ладно. Человек ты хороший, по глазам вижу, а хотя и выдашь, мне уж ничего не страшно, я свое отжил…
– Что вы такое говорите, Егор Демьянович?!
– Ты молодой еще, Саша, но постарайся понять. Тут двое жили – муж и жена, пусть и врозь, пусть и не в ладу, но двое. А власть их вовсе развела, и так развела, что либо одному, либо другому надо было сгинуть. Матушка наша, как видишь, выжила, и слава богу! Да ведь как она может забыть про своего супруга-то? Тем паче, здесь он отрекся, здесь себе смертный приговор подписал. Неужто, думаешь, своей вины не чует в том? Хотя прямо и не приказывала, сама другим подчинялась, но и не препятствовала. Это, Саша, такой грех, который пуще других тянет. Где уж тут любить место, в котором согрешил?
Ланской задумался:
– А был ли у нее выбор?
– Я так мыслю, хотя не мое это дело, чтобы на троне остаться, выбора не было, тут либо он, либо она. А вообще выбор всегда есть. Видно, покойная императрица Елизавета Петровна это чувствовала, слышал я, мыслила сразу внука наследником оставить, Павла Петровича, значит, а правительницей при нем нонешнюю государыню-матушку.
Александр поразился осведомленности и способности размышлять старого камердинера. Однако… слуги иногда соображают лучше многих господ. Он сам не задумывался над этими переходами власти и причинами столкновений меж собой родственников, принимал правление Екатерины как данность, а здесь вон как хитро все запутано. Поинтересовался: