Последняя любовь президента
Шрифт:
– Меры предосторожности, – объясняет Львович. – Надо было убедиться в лояльности спецподразделений! Дело в том, что Казимир дал многим генералам беспроцентные кредиты.
– На что кредиты?
– На жизнь.
– А у них что, жизнь плохая?
– Нет, они же привыкли брать. Они отказываться не умеют, – говорит Львович и тяжело вздыхает.
– А ты умеешь отказываться?
– Я умею, – уверенно кивает Львович.
Наш кортеж состоит из двух десятков одинаковых черных «мерседесов». У всех вместо номеров голубые трезубцы на желтом фоне. В одной из машин едет Львович, в другой – я со Светловым. Несколько машин
– Он собрал три миллиона подписей за импичмент, – мрачно докладывает Светлов.
– Когда он успел? Он же только пару часов назад объявил по УТ-1 о всенародном импичменте!
– Он уже две недели собирал, а объявил, когда набрал три миллиона, – поясняет генерал Светлов. – Мы пытались найти эти подписи, но пока безуспешно.
– Ну найдешь, а что с ними делать? Три миллиона людей не накажешь за то, что им хочется другого президента!
– Им ничего не хочется. Им дают по двадцать гривень за подпись. Они даже не спрашивают, под чем свои подписи ставят! Единственное, что можно было бы сделать, – это найти подписи и сжечь. Пришлось бы ему снова две недели и шестьдесят миллионов гривень тратить. По крайней мере, время бы выиграли!
– Что, настолько все серьезно? – Я пристально смотрю в глаза генералу.
Он выдерживает взгляд легко и жестко. Видимо, так и есть на самом деле.
– А что он еще может сделать? – спрашиваю я.
– Может подать в суд на правительство, может потребовать признать всю страну банкротом из-за неплатежей за электроэнергию.
– Но это же бред!
– Бред, но соответствующие законы об ответственности за неплатежи на любом уровне парламент еще два года назад принял.
– Что же делать? – спрашиваю я и слышу в собственном голосе полную растерянность. – Подавать в отставку, что ли?
– Нельзя, – твердо говорит Светлов. – Главное – сделать неожиданный шаг и перехватить инициативу!
– И кто эту инициативу перехватывать будет? – интересуюсь я, а в голове на фоне возвращающегося в тело тепла разливается полное безразличие. – Может, просто передать власть по состоянию здоровья и по конституции премьер-министру или даже Львовичу?
– Премьер-министр вас уже продал, – шепчет Светлов. – Уж лучше Николаю Львовичу. Но я бы не спешил! Спешка – признак слабости.
Началось. Теперь Светлов будет мне рассказывать, что и когда делать!
Несмотря на вроде бы полную подконтрольность своих эмоций, я вдруг ясно ощущаю, как начинает покалывать сердце. Ну вот, помянул «по состоянию здоровья» на свою голову. Тут же состояние здоровья и вылезло.
– Вам нехорошо? – обеспокоенно спрашивает Светлов, заглядывая в мое склонившееся к коленям лицо.
– Сердце, – шепчу я. – Что-то не в порядке.
Он протягивает мне капсулку зеленого цвета.
– Возьмите!
Вслед за капсулкой он дает мне стаканчик минералки без газа. Сердце успокаивается.
– А Майя не с вами прилетела? – интересуется вдруг генерал.
– Нет, она завтра, обычным рейсом из Симферополя.
Светлов одобрительно кивает.
– Мы немного опаздываем, – вдруг спохватывается он, бросив взгляд на часы.
– Куда?
– Вы же сами назначили совещание силовиков!
Я киваю. Я просто потерял интерес к течению времени.
Черные «мерсы» длинной змеей торопливо взбираются наверх, на Сырец. Справа мелькает и остается позади
166
Киев. 20 мая 1992 года.
На моей первой в жизни визитке написано:
ОБЩЕСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ СОДЕЙСТВИЯЧАСТНОМУ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВУБУНИН СЕРГЕЙ ПАВЛОВИЧСтарший консультант-референтТел./факс 293-97-93.
Симметрия расположения текста вызывает не меньшее уважение, чем моя должность. Хотя обязанности мои просты и неутомительны.
Я – первое звено или, точнее, первое сито, через которое в наш «медный тазик» падают фрукты и ягоды, чтобы в ближайшем будущем превратиться в мощное и вязкое «варенье», отражающее точку зрения нарождающегося украинского частного предпринимательства. Начинающим частникам мы предлагаем за небольшие членские взносы юридическую и иную помощь, в том числе в разрешении конфликтов и выбивании долгов. Я, правда, не знаю всех наших возможностей. Но чувствую за нашим общественным комитетом конкретную силу. Жора Степанович тоже тут, но кабинет у него получше, не то что моя белостенная каморка папы Карло, где и места-то только для письменного стола и стула для посетителя. Впрочем, мне это нравится. Возникает ощущение, что я врач, принимающий пациентов. Ведь каждый из приходящих рассказывает мне о своих проблемах, а я слушаю, киваю и обещаю содействие. После этого посетитель заполняет анкету и идет с ней в нашу неформальную кассу, которой руководит девочка-мальчик Вера. С ней я уже познакомился поближе. Она острая, как стекло. В первый же раз чуть не порезался. Предложил пойти куда-нибудь в бар, ведь конверт с авансом мне дали в первый же рабочий день.
– Мальчик, – сказала она, – я могу дать тебе адрес магазина, где нужно одеться, чтобы выходить со мной в свет! Иначе тебе самому будет неудобно.
Это, конечно, не отказ. Но и не обещание радости общения и теплоты отношений.
Сейчас десять утра. Пока затишье. Хочется кофе, но Вера мне его не сделает. Могу пойти в приемную и сам себе приготовить, но маячить там нежелательно. Особенно поутру, когда к главному шефу один за другим идут солидные посетители.
Дверь открывается без стука, и в мою еврокаморку заглядывает Жора Степанович.
– Ну как ты?
– Отлично!
– Так и надо, если хочешь добиться большего, чем то, на что реально способен. Кстати, со следующей недели мы уже не общественный комитет!
– А что?
– Ассоциация частных предпринимателей Украины! Врубаешься?
– Нет, – признаюсь я.
– Георгий Степанович! – слышится в коридоре голос главного шефа. – Давай быстро ко мне, звонят из Кабмина!
– Трудись! – успевает бросить мне Жора Степанович, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.
Вечером, заходя в родную коммуналку, я натыкаюсь в коридоре на несколько чемоданов и баулов, загромождающих дверь в мою комнату. Из кухни доносится гул голосов. Громче обычного. Странно, думаю я, может, к кому-то из соседей приехали родственники?
Я заглядываю на кухню и замираю в изумлении. За двумя составленными кухонными столиками сидят соседи и соседки в домашней одежде и шлепанцах, а среди них два знакомых румяных женских лица: Мира и ее мама.
Гул исчезает, все участники кухонно-коммунального застолья обращают ко мне свои взгляды.