Последняя любовь
Шрифт:
— С удовольствием, доктор, тем более что вряд ли сумею его сформулировать, — это касается отношений, в которые я не люблю вмешиваться.
— Мы хотели бы спросить тебя, о жрец цифири и линейки, — произнес доктор, принимая театральную позу, — осчастливил ли ты когда-нибудь представительницу прекрасного пола?
Стефан вновь рассмеялся.
— То есть, попросту говоря, ты, жрец пилюль и микстуры, спрашиваешь, был ли я женат?
— Вот именно, — кланяясь, с комической важностью ответил медик.
— Нет ничего более простого, чем этот вопрос, — продолжал Равицкий, — и я легко удовлетворю ваше любопытство. Я был женат, но так давно, что свет и я забыли о том. Женился двадцати трех лет и через четыре года потерял жену.
— Так, значит, ты en 'etat de veuvage [55] ,
55
На положении вдовца (фр.).
— Ты, эскулап, щедро раздаешь людям милости, — ответил Стефан, — но я с легким сердцем уступаю тебе графиню.
— Раз уж я ступила на чужую мне стезю нескромности, — вмешалась в разговор пани Зет, — то пойду по ней дальше. Разрешите, дорогой Стефан, спросить, почему, так рано овдовев, вы не женились вторично? На мой взгляд, взгляд женщины, семья не мешает заниматься наукой, напротив, она может скрасить существование ученого.
— Совершенно согласен с вами, — немного подумав, ответил Стефан. — Я не пренебрегаю чувствами и не презираю их. Напротив, считаю, что именно семья может дать человеку истинное счастье, сравнимое только с чувством внутреннего удовлетворения от той пользы, какую приносишь обществу. И все же две причины удерживали меня до сих пор от женитьбы. Первая — моя деловая жизнь, научные занятия и труды, связанные с моей профессией, вторая причина — высокие представления о браке и о той, которую я мог бы назвать своей женою.
— Может, вы слишком требовательны, дорогой друг, — мягко промолвила пани Зет.
— Ты слишком рассудочен в вопросах, которые относятся к области чувств, — упрекнул доктор.
— Требовательным, — возразил Стефан, — должен быть каждый, кто знает себя, знает, какие условия жизни ему необходимы и на какие он, по своим склонностям и привычкам, имеет право претендовать. Что касается рассудка, то я не могу отделять его от чувства. Чувство, не управляемое разумом, по-моему, только инстинкт и недостойно власти над просвещенным человеком, этим совершенным созданием природы. Я отнюдь не отрицаю властных, сказал бы даже, магнетических влечений, какие испытывают сильные натуры к себе подобным. Однако я уверен, что такое влечение, такая бессознательная тяга может перейти в прочное и глубокое чувство лишь в том случае, если оно вызовет в другом существе столь же высокий духовный порыв, скрепленный единством мысли и взглядов, если оно встретит в другом существе родственную душу. В браке, считаю я, родство душ должно сопутствовать влечению друг к другу, ибо два существа, жаждущие прожить жизнь не бессмысленно, день за днем, а посвятить ее благородной цели, должны быть слиты всеми своими чувствами и помыслами.
— Ты отчасти прав, — ответил доктор, — но скажи, разве подобные взгляды не остужают сердце и не превращают чувство в сухую математическую форму?
— Как раз напротив. Мне не раз приходилось встречать супругов, о которых все говорили, что они любят друг друга, и которые сами разделяли эту иллюзию. Я приглядывался к ним и часто замечал в их союзе только слепой инстинкт, страсть и никогда не мог понять такой любви. Подобного рода любовь дает, вероятно, несколько мгновений упоения, но человек, пробудившийся от этого сна, оказывается в положении сбившегося с пути странника, — он не знает, где находится и куда надо идти. Прекрасный сон минул, осталась горькая действительность. В слабых натурах это вызывает метания, тоску, отчаяние и нравственно сгибает их. Натуры сильные разочаровываются и в конце концов замыкаются в себе. По-моему, о любви, как обо всем на свете, надо знать, отчего она
— Этот вопрос очень важный, — отозвалась хозяйка. — Я и сама не раз с удивлением наблюдала, как часто браки, заключенные по любви, по прошествии времени превращаются в обузу для двух безразличных друг другу людей. По мнению многих, прекраснейшие мгновения любви заключены в коротком промежутке между знакомством и алтарем. В семейной жизни, в ежедневном общении, чувство как будто стынет, желанное счастье становится чем-то обыденным и тусклым, уступая место пресыщению, а порой и взаимному отчуждению. Это-то подтверждает, на мой взгляд, ошибочная пословица просвещенных людей: «Супружество — могила для любви».
— Действительно, — подхватил Стефан, — тысячи надоевших друг другу супругов, грустные картины семейного разлада подтверждают эту ложную пословицу, служат живым примером того, что брак — могила для любви. Пресыщение, взаимная неприязнь, а чаще — взаимное безразличие супругов привели к тому, что люди решили: иначе быть не может, — и для поддержания семьи, этой опоры общества, вместо «супружеской любви» стали употреблять выражение «супружеский долг». Скованные долгом пары, как волы в ярме, лениво, со скукой влекутся по жизни, и горе гордецу, который вздумает освободиться от этого ярма. Такой порядок вещей кажется естественным, он никого не удивляет, не привлекает ничьего внимания, и если между людьми, которых связывает лишь долг, разыгрывается болезненная драма охлаждения друг к другу, — она протекает тихо, незаметно, приглушенно, и ее старательно скрывают от взора посторонних. Установилось мнение, будто так и должно быть. Но от внимательного взгляда не укроется, что этот порядок вещей неестествен и надо добраться до источника зла.
— Источник зла! — воскликнул доктор. — По-моему, общего источника нет; это зависит от многих причин и обстоятельств.
— Конечно, — согласился Стефан, — тут и неправильное воспитание, и принуждение, и страсти, порой ослепляющие людей. И все же главная причина семейной драмы — отсутствие у супругов общих взглядов, общих интересов и целей. Первое горячее чувство со временем проходит, и, когда пьянящий напиток выпит, остаются пустота, скука да отчуждение. Вот тогда-то и призывают на помощь долг. Одни склоняются перед ним и молча страдают, приносят в жертву жар сердца и радость жизни, другие либо громко бунтуют и гибнут, осуждаемые всеми, либо тайком предаются страстям, обманывая людей и близкое существо. Иначе дело обстоит с теми, — продолжал, все более оживляясь, Стефан, — чье существование осмысленно, кто трудится и стремится рука об руку к общей цели. Когда время охладит первый пыл, вместо него появится чувство глубокой привязанности, скрепленное приверженностью общим идеям, просветленное воспоминаниями о минутах счастья и взаимной благодарностью за них. Любовь, изменив форму, не исчезает совсем и продолжает приносить радость. И супругам не нужно взывать к долгу, их жизнь течет спокойно среди неотделимых от нее забот и трудов. Только при этих условиях можно создать семью, которая будет служить опорой общества.
Регина молчала, опустив голову, всем существом вслушиваясь в слова говорящего. Она лишь изредка поднимала глаза, в которых светилось глубокое убеждение.
— Я совершенно согласна с паном Равицким, — отозвалась пани Зет. — А вы? — обратилась она к Регине и доктору.
— Такого рода взгляды — результат опыта и наблюдений над превратностью судьбы, — ответила Регина. — Я полностью разделяю их, и меня радует, что это сходится с вашим мнением.
Тут хозяйка с беспокойством взглянула в окно.
— Доктор, — сказала она, — пойдемте, приведем из сада девочек. Ванда сегодня слишком много гуляла, не повредит ли ей это?
— Я как раз собирался вам это сказать.
— Как себя чувствует Ванда? — спросил Стефан.
— Не хуже и не лучше, — ответила пани Зет. — Она ходит, даже бегает и смеется; ведь по натуре это прелестный ребенок, и недуг нисколько не ожесточил ее. Но все та же пугающая бледность, кашель, боли в груди. Тяжкое горе послала мне судьба, — добавила она с грустью.