Последняя мистификация Пушкина

Лисунов Андрей Петрович

Что до ме­ня ка­са­ет­ся, то я по­чи­таю ос­корб­ле­ни­ем для па­мя­ти Пуш­ки­на пред­по­ло­же­ние, буд­то он стре­лял в про­тив­ни­ка с пре­иму­ще­ст­ва­ми, на ко­то­рые не имел пра­ва. Еще раз по­вто­ряю, что ни­ка­ко­го со­мне­ния про­тив пра­виль­но­сти об­ме­на пис­то­ле­та ска­за­но не бы­ло. Ес­ли бы оно мог­ло воз­ро­дить­ся, то г. д'Аршиак обя­зан был объ­я­вить воз­ра­же­ние и не ос­та­нав­ли­вать­ся зна­ком, буд­то бы от г. Гек­кер­на (Дан­те­са) по­дан­ным. К то­му же сей по­след­ний не ина­че мог бы уз­нать на­ме­ре­ние г. д'Аршиака, как то­гда, ко­гда бы оно бы­ло вы­ра­же­но сло­ва­ми; но он их не про­из­но­сил[637].

На­стаи­вая на том, «что ни­ка­ко­го со­мне­ния про­тив пра­виль­но­сти

об­ме­на пис­то­ле­та ска­за­но не бы­ло», Дан­зас не­воль­но вы­да­вал се­бя. Вы­хо­ди­ло, что он са­мо­стоя­тель­но при­нял ре­ше­ние об об­ме­не пис­то­ле­та, не спро­сив раз­ре­ше­ния се­кун­дан­та про­тив­ни­ка, что бы­ло гру­бым на­ру­ше­ни­ем пра­вил ду­эли? Или же он дей­ст­во­вал, зная, что это не вы­зо­вет воз­ра­же­ний? То­гда его по­сту­пок вы­гля­дел впол­не объ­яс­ни­мым: со­глас­но пред­ва­ри­тель­ной до­го­во­рен­но­сти он вос­ста­нав­ли­вал ра­вен­ст­во сто­рон.

За­кон­чил пись­мо Дан­зас в при­ми­ри­тель­ном то­не, пре­крас­но по­ни­мая, что смерть по­эта бы­ла ро­ко­вым сте­че­ни­ем об­стоя­тельств:

Я от­даю пол­ную спра­вед­ли­вость бод­ро­сти ду­ха, по­ка­зан­ной во вре­мя по­един­ка г. Гек­кер­ном (Дан­те­сом); но ре­ши­тель­но от­вер­гаю, что­бы он про­из­воль­но под­верг­ся опас­но­сти, ко­то­рую мог бы от се­бя от­стра­нить. Не от не­го за­ви­се­ло ук­ло­нить­ся от уда­ра своего про­тив­ни­ка, по­сле то­го, как он свой на­нес. Ра­ди ис­ти­ны рас­ска­за при­бав­лю так­же за­ме­ча­ние на это вы­ра­же­ние: «Гек­керн (Дан­тес) не­под­виж­ный до тех пор - упал». Про­тив­ни­ки шли друг на дру­га гру­дью. Ко­гда Пуш­кин упал, то­гда г. Гек­керн (Дан­тес) сде­лал дви­же­ние, что­бы по­дой­ти к не­му; по­сле же слов Пуш­ки­на, что он хо­тел стре­лять, он воз­вра­тил­ся на свое ме­сто, стал бо­ком и при­крыл грудь свою пра­вою ру­кою[638].

И все же, по­че­му ра­на Пуш­ки­на ока­за­лась да­же внеш­не бо­лее серь­ез­ной, чем ра­на Дан­те­са. Не по­след­нюю роль здесь сыг­ра­ла раз­ность боевых по­зи­ций. Пуш­кин го­то­вил­ся к вы­стре­лу, а по­то­му сто­ял, слегка развернувшись к противнику. Дан­тес же, по­сле вы­стре­ла, принял обо­ро­ни­тель­ную стойку, то есть по­вер­нул­ся к поэту точ­но пра­вым бо­ком, ук­рыв грудь от пря­мо­го по­па­да­ния. К то­му же, во­ен­ный мун­дир ка­ва­лер­гар­да из плот­но­го сук­на, на­по­ми­наю­щий лег­кую сте­га­ную коль­чу­гу, мог вы­пол­нить роль амор­ти­за­то­ра. Пу­ля шла по ка­са­тель­ной к плос­ко­сти гру­ди и, столк­нув­шись с чем-то твер­дым – например, с той же пуговицей, ри­ко­ше­том от­ско­чи­ла в сто­ро­ну. Со­б­ра­ние условий ред­кое, но, похоже, они и бы­ли со­блю­де­ны.

Са­ма по се­бе пу­го­ви­ца, бель­е­вая или ла­тун­ная, не спас­ла бы Дан­те­са от ло­бо­во­го уда­ра. Но в дан­ном слу­чае она лишь слег­ка от­кло­ни­ла тра­ек­то­рию ослаб­лен­ной пу­ли, а плот­ный мун­дир смяг­чил си­лу толч­ка. В ре­зуль­та­те, кро­ме про­стре­лен­но­го пред­пле­чья на те­ле Дан­те­са спус­тя де­вять дней не на­шли да­же сле­дов серь­ез­ных уши­бов.

Считается, что па­де­ние обо­их про­тив­ни­ков опровергает вер­сию о пло­хо за­ря­жен­ных пис­то­ле­тах, что слабые пули не опрокинули бы их на землю. Од­на­ко, по­ста­вьте че­ло­ве­ка в уз­кую, в аршин шириной, толь­ко что вы­топ­тан­ную в глу­бо­ком сне­гу до­рож­ку, а за­тем слег­ка толк­ни­те его и по­смот­ри­те лег­ко ли бу­дет ему со­хра­нить рав­но­ве­сие?!

Еще од­но важ­ное за­ме­ча­ние, под­твер­ждаю­щее спра­вед­ли­вость пред­ло­жен­ной вер­сии, мож­но най­ти в очер­ке Д.А.Алек­сее­ва «Тай­ны ги­бе­ли Пуш­ки­на»[639]:

Ни­где по­том се­кун­дан­ты не рас­ска­зы­ва­ли, как... за­ря­жа­ли две па­ры пис­то­ле­тов, и этот не­при­мет­ный факт, соб­ст­вен­но, и на­толк­нул нас на раз­мыш­ле­ния.

Од­на­ко, раз­мыш­ле­ния эти при­ня­ли слиш­ком сво­бод­ный

ха­рак­тер. Ав­тор ре­шил, что Дан­зас все за­ду­мал и про­де­лал са­мо­стоя­тель­но при не­ко­то­ром по­пус­ти­тель­ст­ве Ар­шиа­ка. Толь­ко по­сле тра­ге­дии, друг по­эта со­об­ра­зил, что ему сле­до­ва­ло бы не умень­шать, а, на­про­тив, уве­ли­чить за­ряд пис­то­ле­тов, посколь­ку, бла­го­да­ря сквоз­но­му ра­не­нию, Пуш­кин, воз­мож­но, ос­тал­ся бы жив. Утверждение спор­ное: раз­дроб­лен­ный таз, в до­бав­ле­ние к су­ще­ст­вующим раз­ру­ше­ни­ям, вряд ли уве­ли­чи­л бы шан­сы по­эта на вы­здо­ров­ле­ние. А вот другая догадка Алек­сее­ва, вытекающая из его смелых рассуждений, кажется более справедливой:

Как знать, не эти ли мыс­ли ста­ли впо­след­ст­вии для Дан­за­са ис­точ­ни­ком горь­ких ду­шев­ных тер­за­ний?.

Прав­да, ха­рак­тер этих тер­за­ний ме­нял­ся со вре­ме­нем. Сна­ча­ла Дан­зас пе­ре­жи­вал, что не дал Пуш­ки­ну унич­то­жить Дан­те­са. Чув­ст­во мес­ти и оби­ды за дру­га на­столь­ко ов­ла­де­ло им, что он сам хо­тел стре­лять­ся с ка­ва­лер­гар­дом. Но по­эт за­пре­тил мстить за се­бя, к то­му же Дан­зас по­ни­мал, что де­ло ре­шил случай.

Дол­гое вре­мя в за­став­ке не­ко­гда весь­ма по­пу­ляр­ной пе­ре­да­чи «Оче­вид­ное - не­ве­ро­ят­ное» зву­ча­ло пуш­кин­ское чет­ве­ро­сти­шье «О, сколь­ко нам от­кры­тий чуд­ных го­то­вят про­све­ще­нья дух...», по мыс­ли ор­га­ни­за­то­ров, при­зван­ное под­твер­дить си­лу ра­цио­наль­но­го, на­уч­но­го взгля­да на при­ро­ду ве­щей. Си­ла эта бы­ла на­столь­ко ве­ли­ка, что по­зво­ли­ла ав­то­рам пе­ре­да­чи ис­клю­чить из сти­хо­тво­ре­ния за­клю­чи­тель­ную, по ком­по­зи­ции чуть ли не са­мую важ­ную, стро­ку: «И слу­чай, Бог изо­бре­та­тель».

Ко­неч­но, Пуш­кин не мог убить Дан­те­са. Ес­ли бы он при­над­ле­жал толь­ко се­бе, то в мо­мент ос­ле­пи­тель­ной яро­сти, ко­гда пу­ля обожг­ла ему жи­вот, при не­ве­ро­ят­ном же­ла­нии убить про­тив­ни­ка, он не­пре­мен­но сде­лал бы это. Бо­лее то­го, он уже при­вет­ст­во­вал смерть Дан­те­са шо­ки­рую­щим кри­ком «Бра­во»! и бро­шен­ным вверх пис­то­ле­том - жес­том как бы под­чер­ки­ваю­щим тор­же­ст­во спра­вед­ли­во­сти. И в этом по­ры­ве, вы­ло­жив­ший­ся весь, по­эт те­рял соз­на­ние.

Ес­те­ст­вен­но, Вя­зем­ский не мог прой­ти ми­мо столь яр­ко­го сви­де­тель­ст­ва нрав­ст­вен­но­го па­де­ния дру­га. Бо­лее то­го, в пись­ме к ве­ли­ко­му кня­зю он не по­стес­нял­ся до­ба­вить и дру­гую ха­рак­тер­ную под­роб­ность о Пуш­ки­не, ус­лы­шан­ную, ве­ро­ят­но, от са­мо­го Ар­шиа­ка:

При­дя в се­бя, он спро­сил д'Аршиака: «убил я его?» — «Нет, - от­ве­тил тот: - вы его ра­ни­ли».
– «Стран­но, - ска­зал Пуш­кин: - я ду­мал, что мне дос­та­вит удо­воль­ст­вие его убить, но я чув­ст­вую те­перь, что нет. Впро­чем, все рав­но. Как толь­ко мы по­пра­вим­ся, сно­ва нач­нем»[640].

Вя­зем­ско­му как ра­цио­налисту хо­те­лось под­черк­нуть, что по­эт не управ­лял со­бой, и все его дей­ст­вия носили нече­ло­ве­че­ский, бессмысленный характер. Но Пуш­кин и не при­над­ле­жал се­бе. Он при­зна­вал си­лу Про­ви­де­ния, а, зна­чит, пред­став­лял со­бой со­еди­не­ние ре­аль­ной лич­но­сти и не­ви­ди­мо­го, та­ин­ст­вен­но­го су­ще­ст­ва, ис­пол­нен­но­го Про­мыс­лом Божь­им. Про­ще бы­ло бы на­звать его хри­стиа­ни­ном, ес­ли бы это сло­во не по­те­ря­ло сво­ей все­объ­ем­лю­щей си­лы в кон­фес­сио­наль­ных спо­рах и ин­тел­лек­ту­аль­ных пе­ре­су­дах. Ес­ли плоть по­эта и жа­ж­да­ла мес­ти, то ду­ша его ис­ка­ла ис­ти­ны, а зна­чит, не по­зво­ли­ла бы убить Дан­те­са. Вер­но и об­рат­ное ут­вер­жде­ние - сам факт «чу­дес­но­го» спа­се­ния ка­ва­лер­гар­да сви­де­тель­ст­во­вал о ду­хов­ной жиз­ни по­эта. На мгно­ве­ние по­этом ов­ла­де­ло же­ла­ние убить ка­ва­лер­гар­да, но Гос­подь не по­пус­тил это­го.