Последняя муза для Шопена
Шрифт:
Она пожала плечами, с жалостью глядя на меня и поглаживая по руке.
– Лиза, я бы с удовольствием помогла тебе, но у нас уже запланированы работы по обновлению оборудования, и нам нужно освободить это место как можно скорее. К сожалению, у меня нет возможности что-то изменить, я пыталась, – ответила она, будто оправдываясь передо мной.
Я кивнула, понимая её положение, но внутри все дрожало, ныло от ужаса из-за неопределенности. Куда теперь? Разве что на лавку во двор…или на вокзал.
Срывающимся
– Пожалуйста, можно мне воспользоваться вашим телефоном? Это срочно.
Раиса Сергеевна отвела меня в свой кабинет и указала на аппарат стоящий на ее столе возле окна.
– Да, конечно, звони куда тебе нужно. Потом прикроешь дверь. Я буду в ординаторской.
Мои руки дрожали, когда я набирала номер. Гудки звучали бесконечно долго, пока мне наконец не ответили.
– Алло…
И я вздрогнула всем телом.
– Таня, здравствуй, это Лиза…
Как же мне не хотелось ее видеть. До тошноты. До колик, до едкого удушения. Но я не видела другого выхода. Я сломалась…я просто поняла, что если не пойду, то ребенка у меня не будет. Его ребенка. Телка была бы последним человеком, к которому бы я пошла. Но можно подумать у меня есть выбор. Ни хрена. Говорят выбор есть всегда. Это неправда. Иногда бывают ситуации, когда его нет. А точнее если даже и есть, то это выбор между жизнью и смертью.
Я не верила в Бога, я не верила в дьявола. Но кто я такая, чтобы обречь своего малыша на погибель. Я слишком его любила, слишком хотела, слишком он был важен для меня. Я наступила себе на горло, я буквально растоптала это горло босыми, ободранными ногами и пошла к ней на поклон.
В тот дом, в свое прошлое, в свою боль. Едва увидела дом, как меня буквально скрутило, вывернуло, сожгло. Но я не заплачу. Я должна держаться. Слез больше нет. Они все выплаканы. Закончились. Мне открыл дверь новый слуга. Кто бы сомневался, что она начнет хозяйничать и наберет своих людей. Потап был слишком предан Шопену. Он бы не стал ей подчиняться. Значит уволила старика. Сука. Меня провели в гостиную. В самом доме ничего не изменилось. Даже запах остался. Его запах. Он забился в ноздри и заставил меня прикрыть глаза, ощущая всем своим телом необратимость и тоску. Татьяна пришла спустя несколько минут. В роскошном домашнем шелковом халате в стиле кимоно. Она выглядела хорошо. Как бы мне ни хотелось обратного, как бы не хотелось, чтобы она подурнела, чтобы у нее вылезли волосы, скукожилось лицо.
– Привет.
Прозвучало высокомерно, но в то же время снисходительно.
– Хочешь пить? Есть?
– Пить. Апельсиновый сок. Есть потом.
– А ты все такая же наглая. Жизнь тебя не меняет.
Зато она менялась как по волшебству. Для Шопена одна, а по-настоящему совсем другая.
– Мы будем меня обсуждать?
– А что ты хочешь обсудить?
Но мы обе знали зачем я пришла. Обе понимали, что вся эта прелюдия фарс и он никому не нужен.
– подумала над моим предложением?
– подумала.
– И?
– Я согласна. Но у меня будут условия.
– То есть ты отдашь мне ребенка!
Она это выкрикнула и буквально засветилась от радости. Только мне это не понравилось. Я чуяла, что здесь есть подвох. Не могла она воспылать любовью к нерожденному малышу от меня.
– Я проведу беременность в этом доме. Ты обеспечишь меня всем необходимым. Самое лучшее лечение, клиники, осмотры. Витамины, питание. После рождения ребенка ты дашь мне денег.
Она взглянула на меня так, будто пыталась проникнуть в самые тайные уголки моей души. В этом взгляде сквозило нечто большее, чем просто радость от победы, от ее неопровержимого триумфа. Телка меня сделала и она прекрасно это понимала. И хотя Татьяна всегда умела скрывать свои истинные намерения за маской безразличия, но сейчас её глаза излучали хитрость и уверенность в своем превосходстве.
– Хорошо, – согласилась она. – Но у меня тоже будут условия.
– протянула Телка, подходя и усаживаясь рядом со мной на диван. Её шелковый халат скользнул в сторону, открывая стройную ногу. Татьяна не стеснялась использовать свою красоту как оружие. За это я ненавидела ее еще больше. Потому что на ее лице нет страдания, нет боли по Виктору. Потому что она живет дальше и у нее все хорошо.
– После рождения ребёнка ты уйдешь. И больше мы с тобой не увидимся. Важно то, что ты будешь свободна от всех обязательств перед этим ребенком. И еще, – она приостановилась, готовясь нанести последний удар, – я хочу письменное соглашение, что после твоего отъезда ты откажешься от всех попыток найти меня и встретиться со мной.
Татьяна внимательно смотрела на меня, взвешивая каждое слово. Я молчала, а она продолжала говорить.
Да, я соглашусь на все, что ты попросила, – произнесла вдова Виктора. – Соглашусь на твои условия. Но помни, что я тоже не безропотная овца. И если ты попытаешься обмануть меня…
Она не закончила фразу, но и не нужно было. Угроза висела в воздухе, ощутимая и тяжелая, как духота перед грозой. Конечно, хрен там я ее боялась. Но у нее есть власть и есть деньги, а я… я теперь никто и звать меня никак.
– Не беспокойся, Татьяна, – ответила я. – Я держу свои обещания.
Только ответь мне на один вопрос, зачем тебе мой ребенок? – спросила, стараясь скрыть дрожь в голосе. Меня мучило любопытство и тревога одновременно.
Татьяна на мгновение замерла, ее глаза потемнели, словно она пыталась прочитать мои мысли.
– Лиза, дорогая, не все в этом мире делается по причинам, которые можно объяснить, – её голос звучал мягко, но в нем слышался отголосок льда. – Иногда мы делаем выбор, потому что так нужно.
Я нахмурилась, не удовлетворенная ответом. Эта стерва что-то скрывает.
– Это не ответ, Татьяна. Я должна знать. Это мой ребенок, и я имею право…
– Лиза, – перебила она меня, вставая и подходя ближе. – Ты получишь все, что тебе нужно, как мы и договорились. Не беспокойся о будущем ребенка. Я позабочусь о нем так, как ты никогда не сможешь!