Последняя неделя лета
Шрифт:
– Есть, - не смутился главарь, - зовут как?
– А ты разве не знаешь, что подошедший первым здоровается и представляется. Тебя в школе этому не учили?
– Учили, - покладисто согласился главарь, не обращая внимания на колкость Яси и продолжая глазеть на Тому.
– Вот этот, - он повернулся к долговязому, - Лохматый. Этот, - небрежно махнул рукой, - Пузан.
– А я... я - Костя. Просто Костя.
И, весело, совершенно не фальшивя, запел:
– Шаланды полные кефали, в Одессу Костя привозил! И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил!
– Слышали?
– и, не дождавшись ответа, добавил.
–
– улыбкой показав, что шутит, и опять солнечно улыбнулся Томе.
– Тома я, - прервала затянувшееся молчание Тома.
– А ее зовут Яся, - добавила, поняв, что сама Яся им своего имени ни за что не скажет.
– Тоома, - протянул Костя. А потом опять запел, неуловимо исказив текст так, что тот стал звучать крайне двусмысленно:
Девушка, здравствуйте!
Как вас звать? Тома?
Семьдесят вторая! Жду, дыханье затая!
Быть не может, повторите, позовите Тому!
А, вот уже ответили... Ну, здравствуй, - это я!
– Во, какой крутой бард о тебе песню написал, - уважительно сказал Костя и снова посмотрел ей прямо в глаза. Тома увидела искорки в его глазах, но так и не поняла, шутит он, говорит серьезно или насмехается.
– Ведь это о тебе Высоцкий эту песню написал? Это же он о тебе? Ты с ним знакома?
– продолжил Костя. И, не дождавшись ответа, подражая Высоцкому, снова пропел:
– Ну, здравствуй, это я!
Тома вспыхнула вся. От шеи до кончиков волос. Как же она ненавидела эту свою особенность - краснеть, когда это было делать совсем нельзя. И как краснеть. Так что даже слепой не мог это не заметить.
Она прошмыгнула мимо них, сумев лишь пробормотать:
– Нам пора.
– До встречи мон амур!
– не стал оставлять за Томой последнего слова Костя и изящно помахал рукой на прощание. Все у него получалось как-то легко и изящно.
Яся вызывающе посмотрела на Костю, но не нашлась, что сказать и молча увязалась вслед за Томой.
Момент первого свидания с новым морем был безнадежно испорчен. Тома чувствовала, что кровь еще не отлила от кожи и старательно отворачивалась от Яси. Яся, не зная чем можно помочь и как защитить любимую подругу, наливалась яростью.
– Ну вот, - не сдержалась она.
– На весь берег три человека. Всего лишь три маленьких засранца. И опять все снаряды в одну воронку.
– Ладно, не заводись, - с благодарностью положила Тома свою ладошку на руку Яси, - все уже хорошо. Это же просто мальчишки. Глупые, самодовольные мальчишки. Вот представь, что этот Костя, размером с палец, стоит сейчас у тебя на ладошке и, так же, надуваясь, поет всякие пошлости тоненьким писклявым голоском. А ты его, хвать, и сжала. А он выпучил глаза, моргает ими, а ничего сказать уже не может, только рот как рыба открывает. А ты все сжимаешь руку и сжимаешь и спрашиваешь его "Ну як, допомоглы тоби хлопчыку твои нимци?" Представила?
Яся представила и, не сдержавшись, прыснула. За ней прыснула Тома. Злость мгновенно улетучилась и заменилась весельем.
Девчонки, оглянулись, увидели, что мальчишки уже скрылись за изгибом берега, и, не сговариваясь, выскочили из платьев, в одних купальниках, с визгом и брызгами с разбегу бросились в море.
А море, теплое и ласковое Азовское море, с любовью приняло их в свои объятья.
Тот
Несмотря на плотный и вкусный ужин, усталость после купания, и все дневные переживания и события, Тома все никак не могла уснуть.
В доме оказалось две спальни. Обе на втором этаже, поэтому девочки, почувствовав неожиданную свободу, выбрали каждая свою. Для Томы это было непривычно. В предыдущие годы, когда они однажды тоже вместе ездили на море, они спали вместе в одной комнате. Тома улыбнулась, вспомнив, как они, тесно прижавшись, мелко дрожа, рассказывали друг дружке страшные истории про черную руку и прятались, от нее же, обнявшись, под одеялом...
Луна, как и тогда, отражаясь от окна балконной двери, казалась глазом чудовища, заглядывающего в комнату и выискивающего жертву.
Но, теперь, Тома, не испугалась ее и даже вышла на балкон.
Теплый ветер, уже несущий в себе легкую прохладу ночи, как будто караулил ее. Резким порывом он проник под взметнувшуюся ночную рубашку и прохладным языком прошелся по всему ее телу от коленок к груди. Тома вздрогнула, инстинктивно прижала рубашку к телу, зажала ее коленями, и, даже, чуть попятилась назад, но тут же остановилась, отпустила рубашку и шагнув вперед, с удовольствием разрешая ночному ветру ласкать ее.
Под антрацитом непривычно черного неба, усеянного яркими звездами, высоко в небе висела луна. Под ней, переливаясь всеми оттенками от темно-синего до черного, разбрызгивая капли серебра, разбившегося о море отражения луны, накатывали на берег волны. Движение их сопровождалось мягким рокотом, переходящим в недовольное шипение после встречи с берегом. Сам же берег был опоясан, бесконечной длины, жемчужным ожерельем. У самого прибоя, в плеске волн, мерцали мириады таинственных огоньков.
Как будто почувствовав ее желание, на балкон, из соседней спальни, вышла в ночной рубашке Яся.
– Ты видела?
– зачаровано спросила Тома.
– Как думаешь, что там за огоньки такие?
– Видела. Не знаю. Может водоросли какие...- ответила задумчиво Яся.
– А пойдем, посмотрим, - вдруг загорелась она.
– Боязно, - усомнилась Тома.
– Ничего не боязно! С вечера берег совсем пустынный, никого не было. Уже ясно, что ночью тут никто не ходит. Пойдем!
– решительно сказала она. Не слушая возражений Томы, она схватила ее за руку и потащила на улицу. Выходя, она, прихватила фонарь, лежащий у входа. Песок вспыхивал искорками в свете фонаря. Песок мягко обволакивал ноги. Попадающиеся в нем ракушки, заставляли вздрагивать и отдергивать ногу. Тома убеждала себя, что именно от этого ей становится зябко и тревожно. Яся же, не обращая на такие мелочи внимания, упорно тащила ее к морю.
По мере приближения море становилось все загадочнее. Вся вода, казалось, светилась изнутри мягким светом. В прибое она превращалась в сияние, разбиваясь на тысячи маленьких искорок, которые гасли и, тут же, возрождались вновь.
Красота...
– прошептала Яся, - какая же красота....
Вдруг она повернулась к Томе, посмотрела ей прямо в глаза и сказала, каким-то осевшим голосом:
– Знаешь, я всегда мечтала искупаться в море. Без ничего, чтобы только я и море.... И, чувствую, если сейчас это не сбудется, то я не решусь уже никогда... Неужели решусь?
– она замолчала и робко взглянула на Тому.
– А ты, ты со мной пойдешь, если решусь?