Последняя неделя лета

Hrjushechka Аноним

Прервалась, посмотрела, вдруг на Маринку очень серьезно и призналась:

– Это действительно так. Или, ты думаешь, меня Костя соблазнил? Еще чего. Да он еще тот, тогда, теленок был. Я же у него тоже первая. Это все я. Хоть мне и рано было. Что то, во мне. Влюбилась и крышу снесло.

– Так вот, - вернулась Маринка на прежнюю тему, - говорю, ему. Ну, зачем тебе жена нужна, которая на передок слаба, и ему не хозяйка? Вот приедет такой, ее зазноба, а жена твоя, по сеновалам, лови да лупцуй ее, без толку. Возненавидишь же!

– А он, что?

–

Он? - Маринка шмыгнула носом, - говорит, когда ты рядом, я счастлив. Ты, чудо, рядом с которым мир ярок и жизнь радостна. Если есть у тебя кто, и ты счастлива, ну и хорошо. Ну, а если бы ты была моей женой, и влюбилась, я бы отстранился, стал просто другом. Ни словом, ни взглядом не упрекнул бы, старался только тебе помочь и оберегать.

– Я, конечно, не верила. А ты бы поверила?
– взглянула Маринка на Тому.

Тома, отрицательно покачала головой.

– Думаю, вот ведь артист. В армии, что ли научился так девушек соблазнять? Вдруг поняла - это же он говорит, так, чтобы в постель меня заманить!

– Ну, думаю, я тебе покажу, как девушку, влюбленную в другого, соблазнять! Я и говорю ему, только, чтобы посмотреть, как он будет выкручиваться, - хорошо, я согласна.

– На что, согласна?
– пораженно переспрашивает он.

– Стать твоей женой согласна. При условии, что ты мне все разрешаешь, и не обижаешься, если что.

– И, мстительно добавила, первый раз будет у нас только после свадьбы. И, смотрю на него, жду, как глазки отводить будет.

– Ты же знаешь, - посмотрела она опять на Тому.
– У нас же жениться можно с восемнадцати. В исключительных случаях, с разрешения родителей, с шестнадцати. Представляешь парню два года терпеть?

– А он?
– заворожено спросила Тома.

– Он?
– глаза у Маринки снова потемнели.
– Схватил меня на руки, и, всю дорогу, больше километра, в гору, от школы до дому, во весь опор. Я пытаюсь ему прокричать, что мол пошутила, мол пусти. А он мне рот поцелуями затыкает, меня не выпускает. Я отворачиваюсь, смеюсь с него как бешенная, так ничего и не смогла, ни сказать, ни вырваться.

– Он же, во двор к нам заскакивает, а там, папа и мама на нас, с испугом, таращатся. А он меня бережно ставит, в щечку чмокает, на колени перед ними бухается, весь мокрый, бурно дышащий, почти не способный говорить, и сипит из себя:

– Мама и папа, прошу, сделайте меня счастливым. Прошу, руки вашей дочери.

– Я, думала, отец его прогонит со двора, малолетка все же, шестнадцать всего исполнилось. Какой брак? А, папа, поднял его с пола, посмотрел на маму, потом на меня, и сказал просто "мы согласны, сын", обнял его и заплакал. Когда папа на меня смотрел, я сразу поняла, про нас с Костей, он все знает. Всю, словно водой холодной окатило.

– А, Мишка, вот ведь хитрюга, меня даже не спросил, согласна ли я. А я бы, точно сказала, что не согласна. А так, после взгляда отца, словно язык во рту проглотила. Возразить не смогла.

– Ну, я, отмерев, и пересилив себя, боясь отцовского гнева, вся уже жалеющая о шутке,

чтобы старых не огорчать и говорю, - "хорошо..." В голове держа - хорошо, я тебе покажу, как родителей моих на посмешище выставлять. До восемнадцати еще два года, а там, ведь, или ишак помрет, или, еще, что-то случится. Не дотерпит он. Костя приедет, начну с ним встречаться, он с ума сойдет, уйдет от обиды, к другой. Ведь, как это, невеста, и, с другим встречается? Позор на все село. В общем, решила промолчать. Надо пережить, думаю, ситуацию, не обижать родителей, не позорить их, а потом, все рассосется.

А тут он и говорит плачущему отцу:

– Тато, я два года служил, и каждый день о ней думал. Каждый вечер она передо мной. Вот, фотографию ее у сердца держу. И, действительно. Вытаскивает, эту, скраденную со стенда, фотографию, всю потертую, из верхнего кармана, и показывает им.

– Тут уж, я обомлела, и поняла, что шутка зашла слишком далеко. И даже то, что это уже никакая не шутка.

– А он продолжает. Я, говорит, еще два года, пока ей восемнадцать стукнет, не выдержу, помру. Дайте, богом молю, свое согласие, чтобы ей в шестнадцать можно было выйти замуж.

А, отец, представляешь? Вместо того чтобы сказать ему "нет, она еще молодая, погодь", говорит опять, даже не глянув на маму или меня - "мы согласны".

– У меня ступор. Он схватил меня, прижал к себе, и ну, давай кружить. Закружил всю. Потом поставил, чмокнул, закричал "Бегу свадьбу устраивать!" и умчался. Мы только с батьками, растеряно смотрим, друг на друга и молчим. А весь мир передо мной кружится.... Это было в пятницу.... А, в субботу, нас уже расписали...

– Я была вся заторможенная, без единой мысли в голове.... В себя пришла, после того уже, как подпись поставила и "да" сказала.

– Даже не знаю, как ему это удалось.... Хотя знаю, тетка его - председатель поселкового совета. И, заявление задним числом приняли, и загс, в субботу, организовали.

– Так я вышла замуж...
– Маринка задумалась и замолчала. Потом очнулась, налила. - За свадьбу мою!
– и девочки, не чокаясь, и не чувствуя вкуса выпили.

– А Костя как?
– поколебавшись, уместно ли такое спросить, все же задала вопрос Тома.

– Костя?
– Маринка вдруг очнулась, заулыбалась и стала прежней, веселой и обаятельной. А, что, Костя? Приехал Костя. Через месяц после свадьбы.

– А Миша как к его появлению отнесся?

– Миша? Встретил Миша Костю, обрадовался, потискал, сказал, что вырос. Вспомнил, что давно уже к своему кровнику, старшему брату Кости, на рыбалку, на море, не ездил. Соскучился, говорит, по яхте. А, раз так, то вот сразу и поедет, тем более пятница, выходные впереди, самое удобное время, а то не выберется потом. Взлохматил Косте голову, сказал, что он у нас остается и никаких возражений не принимается. Маринка, сказал, вон тебе постелет.

– Я, виноватая, в коридоре, за руку его хватаю, остановить пытаюсь. А он, меня обнял, потормошил, расцеловал, весело смотрит на меня и говорит: