Последняя ночь майора Виноградова

Филатов Никита Александрович

И адвокат зашагал с керамической чашкой в руках: в такт собственным словам и мыслям, из угла в угол по светлому линолеуму кабинета.

…Рассвет следующего дня Владимир Александрович встретил в тюрьме.

Нет, на этот раз ничего страшного и неожиданного с ним не произошло — Виноградова заранее предупредили о времени и цели посещения, извинились, что придется встать пораньше, и пообещали доставить в пассажирский порт к самому отходу парома на Таллинн.

Словом, переступил он порог старинного здания на Катаянокка без принуждения и наручников,

сразу после завтрака и в твердой уверенности, что обедать будет на обратном пути в Эстонию.

Тем не менее, пройдя в сопровождении Уго Тоома первый турникет, Виноградов почувствовал легкий озноб и забытое уже ощущение несвободы:

— Да, веселое местечко!

— Пожалуй.

За спиной с металлическим щелчком закрылась первая из многочисленных дверей и решеток.

— Прямо в центре города…

— Скоро финны тюрьму отсюда уберут. Оставят только часовню — ей больше полутора сотен лет.

— Ну и правильно!

Эстонец зашел за Виноградовым в гостиницу, и по пути они успели обменяться не предназначенной для посторонних ушей информацией. Кроме того, времени вполне хватило, чтобы обсудить линию поведения на предстоящей встрече: полицейский и адвокат сначала прошлись по набережной, потом через мостик, мимо православного Успенского собора, памятника Водоноске и похожего на сказочный рыцарский замок «Олофсборга».

В общем, они добрели до старинного здания тюрьмы, даже не заметив пройденного расстояния.

— Прошу вас, Владимир Александрович!

— Спасибо, господин Тоом.

Интерьеры носили на себе свойственный всем без исключения местам лишения свободы отпечаток какой-то внутренней нечистоты и беспощадного равнодушия.

Тюрьма — она и в Африке тюрьма! И в Америке, и в России, и на экваторе… Все различие между ними только в социально-культурном укладе конкретной страны и в уровне восприятия ее гражданами таких понятий, как честь и достоинство, а также элементарная сытость и правила гигиены.

Поэтому цивилизованный европеец быстренько сходит с ума в условиях, которые пленному чернокожему партизану из джунглей покажутся вполне сносными. А российский бандит молиться готов на санаторные условия шведских тюрем, вспоминая баланду и переполненные камеры родных «Крестов».

Так что свобода и несвобода — понятия относительные. Что же касается Финляндии…

Электронной и прочей техники здесь было значительно больше, чем обслуживающего персонала и охранников. Собственно, чуть ли не единственным человеком в форме, которого посетители увидели, попав внутрь, был заранее предупрежденный об их визите чиновник соответствующего департамента.

— Здравствуйте, господа! Добро пожаловать, — перевел его первые слова эстонец.

Специальное разрешение Министерства внутренних дел было оформлено Паасоненом заранее, поэтому формальности не отняли много времени.

— Передайте свой паспорт.

— Прошу… А личного досмотра не будет?

— Зачем? — удивился сопровождающий.

Покончив с необходимыми процедурами, он обменялся

с Тоомом несколькими фразами по-фински и вышел.

— Коллега сказал, что ему необходимо сходить, подтвердить согласие интересующего нас лица встретиться с нами.

— Вот даже как?

— Да, этот парень мог в последний момент передумать. Тогда беседа бы не состоялась.

— Он же заключенный?

— Да, но даже у заключенного есть свои права! Впрочем, не волнуйтесь. Сейчас закончится завтрак, и его сразу же приведут.

— Демократия, — вздохнул адвокат из России.

Помещение, выделенное тюремной администрацией для беседы, оказалось обставлено без особого шика, но с некоторой казенной претензией на уют. Так выглядят в Питере приемные покои дорогих платных клиник или же юридические консультации.

Кожаные кресла, телевизор, пепельница, картинка на стене… Если где-то и была установлена аппаратура технического контроля, то судить о ее наличии или отсутствии не представлялось возможным.

Эстонец нажал на кнопку кондиционера:

— Прохладно.

— Да, пожалуй!

Ожидание еще не начало действовать на нервы, когда из коридора послышались шаги приближающегося человека.

…Заключенный в последний раз затянулся, выпустил дым в потолок и решительно придавил то, что осталось от сигареты:

— Ладно! Но каждая сделка хотя бы подразумевает обоюдную выгоду. Верно?

— Разумеется.

— Тогда разъясните, какой мне смысл откровенничать?

Мужчина явно не принадлежал к породе травоядных — он был хищником, матерым и уже основательно битым. Лет сорока с небольшим: широкие плечи, внимательный взгляд и складки на лице, еще не ставшие морщинами.

По фамилии и национальности он был русским, но родился, вырос и долгое время прослужил в Тарту. Поэтому, а еще, вероятно, из-за месяцев, проведенных в тюрьме на Катаянокка, говорил он с едва ощутимым акцентом.

— Вы осуждены за вымогательство?

— Да. Что-то в этом роде!

— Сколько еще сидеть?

— Я уже говорил. Прилично, но не так уж много!

— А что, если мы потребуем вашей выдачи?

Собеседник перевел взгляд с господина Тоома на Владимира Александровича:

— При чем тут Россия? Я гражданин Эстонии, у меня «синий» паспорт!

— Имеется межправительственное соглашение. Прокуратурой Санкт-Петербурга вам будет предъявлено обвинение в более тяжком преступлении — убийстве несовершеннолетней Лукашенко.

— Бросьте! На основании тех доказательств, которые у вас есть?

— Знаете, в этом случае финны готовы пойти навстречу. Думаю, что и мои коллеги в Таллинне не станут поднимать шум из-за такой одиозной фигуры — все-таки заказное убийство… Как считаете, Уго?

— Безусловно, — с природным достоинством кивнул господин Тоом. — Нам нужны только законопослушные граждане.

— Словом, если мы не приходим к соглашению, можете смело готовиться к отправке в Питер. И там будет совсем другой разговор. Догадываетесь?