Последняя ночь на Извилистой реке
Шрифт:
— Люпита, все ваши снимки лежат на кухонном столе, куда вы их, очевидно, и положили, — отвечал писатель, усвоивший «правила игры».
— Ой, какое счастье, мистер писатель! А я уж боялась, не выронила ли по дороге… Кстати, как вам та девочка? Темноволосая, в розовом платье? Моя любимица.
— Люпита, да она же совсем подросток, — терпеливо отвечал Дэнни.
— Нет, она чуточку старше, — признавалась Люпита.
Однажды Дэнни не выдержал и с максимальной деликатностью, на какую был способен, сказал мексиканке, что его не интересуют женщины, годящиеся ему либо в младшие дочери,
— Только не женитесь на писательнице. Вы будете лишь мучить друг друга.
— Я вообще не собираюсь ни на ком жениться, — сказал ей Дэнни.
— Отчего бы вам тогда не проткнуть себе сердце ножом мистера Кетчума? — спросила Люпита. — Вы и не заметите, как вас потянет к проституткам. Я слышала, как вы разговариваете с собакой. А это уже тревожный знак.
Уж если Люпита потревожила его писательское уединение, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее.
— Как погода в Торонто? Снег идет? У нас тут настоящий буран. Мы с Героем буквально заперты на острове.
— Не знаю насчет этого несчастного пса, но вам, мистер писатель, явно нравится затворничество.
Даже если бы на Торонто вдруг обрушился буран, Люпита не стала бы звонить. Тогда что же ее встревожило?
Иногда Люпита проникалась убеждением, что за домом на Клуни-драйв следят. Так оно и было, но следящие не представляли никакой опасности. Робкие поклонники (чаще поклонницы), пришедшие в надежде, не мелькнет ли в окнах профиль любимого писателя. Журналисты из бульварных газетенок, пробавляющиеся скандалами из жизни знаменитостей. (Только что они рассчитывали увидеть на сей раз? Наверное, еще одно двойное убийство.)
Какой-то канадский низкопробный журнальчик имел наглость опубликовать карту Торонто с указанием адресов знаменитостей. На ней был обозначен и дом на Клуни-драйв. Где-то раз в месяц на пороге появлялся какой-нибудь собиратель автографов. С этой публикой Люпита обходилась весьма бесцеремонно, как с попрошайками.
— Мистеру писателю платят за то, что он пишет книги, а не подписывает их! — произносила она свою любимую фразу.
Один безмозглый журналист все из той же бульварной прессы написал о Люпите так: «Нынешняя пассия писателя, с которой он сожительствует, — это склонная к затворничеству дородная женщина. По возрасту она явно старше, чем он. Чувствуется, она, словно наседка, стремится оградить маститого автора от всего мира».
Люпита читала и плевалась. Почему-то ее не столько возмутило высосанное из пальца сожительство, сколько то, что ее назвали дородной и упомянули ее возраст. (Свою роль наседки она, по-видимому, молчаливо признала.)
— Сеньор писатель, вас кто-то разыскивает, — наконец добралась до цели звонка Люпита. — Я пока не стала бы называть эту особу пронырой, но могу вам сказать: она решительно пытается вас найти.
— С чего вы это взяли? — спросил Дэнни.
— Она так и лезла в дом! — воскликнула Люпита. — Разумеется, я ее не пустила и не сказала, где вы.
— Разумеется, — повторил Дэнни. — И чего же она хотела?
— Этого она не соизволила сказать. Дамочка с гонором. Но когда
— Нагло намекнула? Это как?
— Она подозрительно много про вас знает. Спросила меня, не на том ли вы сейчас острове, куда раньше ездили со сценаристкой! Представляете? Я ее спрашиваю: «Какой еще остров?» Видели бы вы, как она на меня глазами зыркнула!
— Словно почувствовала, что вы говорите неправду? — спросил писатель.
— Вот-вот! — почти кричала Люпита. — Может, она — ведьма?
Услышанное не слишком удивило писателя. Его поклонники прекрасно знали, что одно время он жил вместе со сценаристкой Шарлоттой Тернер и летом они ездили на остров в заливе Джорджиан-Бэй. Где-то было написано, что теперь писатель стремится реже бывать на людях и постепенно превращается в отшельника. Там же сообщалось, что часть зимы он проводит на уединенном острове, который якобы находится на озере Гурон. (Что ж, зимой остров и впрямь становится «уединенным».) Поклоннице творчества Дэнни Эйнджела было нетрудно предположить, что сейчас писателя нет в Торонто и что, возможно, он живет все на том же острове, где прежде проводил лето с Шарлоттой. Так что напрасно Люпита зачислила эту женщину в ведьмы.
— Люпита, а как эта женщина выглядела? — спросил Дэнни.
Его подмывало спросить, не заметила ли она у незваной гостьи метлу и не исходил ли от этой слишком уж осведомленной женщины запах серы.
— Вид у нее страшный, — ответила Люпита. — Плечи большие, как у мужчины. Одно слово — громадина!
— Громадина, — повторил Дэнни, напоминая себе своего отца.
(Как-никак он был сыном повара, и склонность к повторению запечатлелась в его генах.)
— Она выглядела так, будто днюет и ночует в спортивном зале, — добавила Люпита. — Поверьте, вам бы не захотелось становиться у нее поперек дороги.
У писателя вертелось на губах слово «культуристка», но он промолчал. Собрав все наблюдения Люпиты, Дэнни позволил себе отчаянную мысль: а вдруг это Небесная леди? Разве, взглянув на Эми, не появлялось ощущение, будто она сутками не вылезает из спортзала? Разве Небесная леди не обладала способностью видеть людей насквозь? (Наверное, она могла бы убивать взглядом!) Правда, Небесную леди никак нельзя было назвать «дамочкой с гонором», но этот эпитет писатель посчитал результатом субъективного восприятия Люпиты.
— А вы случайно не заметили у нее татуировок? — спросил Дэнни.
— Мистер писатель, да сейчас февраль! — закричала в трубку Люпита. — Вы думали, я ее в дом пущу? Еще чего! Я с ней на крыльце говорила. Вид у нее — как будто с Северного полюса приехала!
— Кстати, какого цвета у нее волосы?
(Эми была рыжеватой блондинкой; это он хорошо помнил. Он вообще никогда не забывал о ней.)
— Я же говорю вам, мы с ней стояли на крыльце. Она явилась в парке с капюшоном. Там не то что волосы — я даже цвета глаз ее не видела!