Последняя песнь Акелы. Книга третья
Шрифт:
– Скажите, мне, О’Доэрти, – Дальмонт с тоской посмотрел на застывшего в безукоризненной строевой стойке капрала и вновь принялся мерить палатку шагами, – сколько это будет продолжаться и как мне ещё вас наказать? – пройдясь пару раз от топчана до стола и обратно, лейтенант остановился напротив стрелка и вперился в него гневным взором. – Сдается мне, Мартин, что, пока мы стоим на месте, вы растеряли все навыки разведчика. Чего вы там бурчите? Нет? Так какого чёрта вас ловят уже третий раз? И это только на этой неделе?
– Да не надрывайся ты так, Генри, – лениво зевнул Майлз, приподнимаясь с топчана в углу палатки, –
Сорокалетний «парнишка» с огненно-рыжими баками на пол-лица угрюмо покосился на тщедушного американца и скромно промолчал. О том, что этот недомерок сотворил со здоровяком Чизхеймом, капрал О’Доэрти знал великолепно. Сам Чизхейм и рассказал. Когда сломанная челюсть срослась.
– Отличная идея! – Дальмонт благодарно пожал руку Митчеллу и, злорадно улыбаясь, повернулся к капралу. – Решено! С завтрашнего дня и… – Генри вынул из нагрудного кармана маленький календарик и принялся тыкать в него карандашом, – и до субботы включительно, вы, капрал Мартин О’Доэрти, поступаете в распоряжение сержанта Митчелла. А если этого срока окажется недостаточно…
– Прошу прощения, что перебиваю, господин лейтенант, сэр, – просительно пролепетал О’Доэрти, испуганно косясь на Майлза. – А может, лучше под ружье? А?
– Решать, конечно, тебе, Генри, – Бёрнхем бесшумно просочился в палатку и устало развалился на скамейке подле стола, – но на твоем месте я бы сейчас выпнул этого ухаря спать, а с утра отправил в обоз грузить крупу и патроны.
– А что, – заметно воодушевился Дальмонт, чертовски уставший заступать на дежурство по лагерю через день, – намечается какое-то дело?
– Намечается, – Бёрнхем запалил спиртовку и осторожно водрузил на неё походный чайничек. – Завтра вечером выдвигаемся в рейд…
– И какими силами?
Не дождавшись ответа, Генри скорчил зверскую физиономию и кивком выпроводил облегченно вздыхающего О’Доэрти из палатки. Провожая опального капрала взглядом, лейтенант на секунду задумался, а не отвесить ли увальню подзатыльник, и даже занёс ладонь, но в последний момент устыдился и стеснительно спрятал руки за спину.
– Как обычно, – Фрэнк споро вскрыл банку консервов, вынул откуда-то пачку почти свежих галет и вытряс из Майлза мешочек с колотым сахаром, – идут твои ухари, мои оглоеды и кучка бездельников в придачу.
– И кто нынче? – Дальмонт, стремясь внести свою долю в ночную трапезу, вынул из саквояжа бережно сберегаемую баночку с мёдом и торжественно выставил на стол.
– Пулемётная команда, – презрительно фыркнул Бёрнхем, уставился на мёд и плотоядно облизнулся. – Двадцать семь упёртых валлийцев и два – целых два! – пулемета. Хорошо, если у них по ленте-другой на ствол наберется, потому как офицера у них нет. Будем выгребать сами…
– Ну это не проблема, – Дальмонт с блаженным видом втянул в себя запах мёда, размазанного по галете. – Отдадим пулемётчиков Паркеру и забудем о головной боли.
Лейтенант попытался аккуратно откусить кусок галеты, не смог и после третьей бесплодной
– Куда, кстати, идём?
– Ну-у-у, Генри, – ехидно ухмыльнулся Бёрнхем, сооружая очередной бутерброд с консервированной ветчиной. – Сколько лет в армии, а вопросики, как у ребенка. Идем туда, куда пошлют. А куда пошлют – неизвестно. Может быть, в Кейп-Таун за свежим сидром, а может – к чёрту на рога. Зная придурковатость нашего полковника, скорее всего, события, последуют по второму варианту. Хотя мне по душе первый.
– Если по первому вопросу я ещё мог бы развернуть дискуссию, – улыбнулся Дальмонт, аккуратно промакивая губы шёлковым платком, – то по второму даже пытаться возражать не буду…
Услышав непонятный шум за тонкой стенкой палатки, Генри скосил глаза в направлении шороха, прижал палец к губам и потянул револьвер из кобуры. Бёрнхем, искреннее полагая, что дуть на воду бывает очень полезно для здоровья, бесшумно скользнул к входу в палатку и, убедившись в готовности Дальмонта и Митчелла заключить любителя чужих тайн в свои ласковые объятия, резко дернул полог на себя. Со стороны улицы раздалось удивленно-облегченное кряхтение, звучный шлепок чем-то тяжелым по чему-то мокрому и в палатку влетел непонятного вида болид, состоящий из бочонка, подпираемого двумя подгибающимися ногами. Пройдя два шага в автоматическом режиме, существо рухнуло на колени и с облегчённым вздохом утвердило бочонок на земляном полу. Послышался ещё один вздох, и из-за края бочонка, словно водяная змея над гладью озерца, вынырнула голова Паркера. Мокрая и вроде бы слегка помятая. Рой повел по сторонам всклокоченной бородой, удовлетворенно крякнул и, уставившись на удивленного подобным зрелищем Дальмонта, тихо пробурчал:
– Чем на меня попусту пялиться, ты б, Генри, прошвырнулся бы до кухни, а? Там Картрайт с Уиллом двух спринбогоков притащили, а кухарь, сто чертей ему в печёнку, пялится на даггеротип маркитантки в костюме Евы и жратву готовить категорически не желает.
Дальмонт кинул на Бёрнхема вопросительный взгляд, сморщился при виде консервов, покачиваемых Фрэнком на ладонях и, не говоря ни слова, вышел из палатки.
– И какую дрянь ты припёр на этот раз? – Майлз нехотя отклеился от топчана, неторопливо добрёл до середины палатки и с брезгливой миной поскреб ногтем по крышке бочонка. – Пальмовую бормотуху, склизкую солонину или… прикинешься гурманом и заставишь нас жрать плесневелый сыр?
– Охоты мне не было всякую пакость на горбу таскать… – оторопело выслушав Митчелла, Рой брезгливо передёрнулся, оттолкнул товарища в сторону, вынул нож и принялся методично выковыривать пробку. После пятиминутной борьбы конусообразная затычка с звучным чмоканьем вылетела из бочки и по палатке пополз стойкий аромат крепкого спиртного. Паркер склонился над бочонком, шумно втянул в себя пропитанный спиртом запах и со счастливой улыбкой повернулся к Фрэнку:
– Я ж говорил – он! А Майлз всё – гадость да гадость! – Рой макнул палец в бочонок, с видом неземного блаженства слизал с руки спиртосодержащую влагу и торжествующе покосился на Митчелла. – Это вам не скотч какой занюханный, а настоящий французский коньяк! Напольён там или какая другая курва… ну эта, как её – курвуазья!