Последняя песня

Спаркс Николас

Маркус улыбнулся.

Сделаешь это — и проблема решена. Никто никогда не за­подозрит, что здесь была вечеринка. Нет ничего величественнее большого пожара, потому что огонь живой. Пламя, особенно вы­сокое, двигается, пляшет, уничтожает и пожирает.

Он вспомнил, как в двенадцать лет поджег сарай и долго на­блюдал за языками огня, думая, что в жизни не видел зрелища чудеснее. Поэтому он снова устроил пожар, на этот раз на забро­шенном складе. Все эти годы он предавался любимому занятию снова и снова. На свете нет ничего лучше. И он чувствует в себе невероятную силу, когда в его руках оказывается зажигалка.

Но сегодня этому не бывать. Потому что его прошлое — не то, что следует знать Лансу или Тедди. Кроме того,

вечеринка сегодня особенная. Выпивка, наркота и музыка. И девочки. Пьяные обдолбанные девочки. Сначала он поимеет Блейз, а потом и пароч­ку других, если накачает Блейз до отключки. А может, трахнет ка­кую-то маленькую горячую дурочку, даже если Блейз будет достаточно трезва, чтобы понимать, что происходит. Тоже забав­но... по-своему. Она, конечно, устроит сцену, но можно наплевать и заставить Тедди или Ланса вышвырнуть ее из дома пинками. Она все равно вернется. Как возвращается всегда, рыдая и умоляя.

Она так чертовски предсказуема. И постоянно ноет.

Не то что Мисс Тугое Тело там, на пляже.

Он изо всех сил старался не думать о Ронни. Ну и пусть она его не любит и желает проводить время с Богатеньким Ричи, принцем мастерской по починке тормозов. Возможно, она и ему не даст. Фригидная маленькая динамистка. Черт с ней. Если бы только по­нять, что сделал не так и почему она, похоже, видит его насквозь.

Ничего, ему лучше без нее. Он в ней не нуждается. И ни в ком. Так почему же продолжает следить за ней и почему ему не­безразлично, что она ходит с Уиллом?

Конечно, это делает всю интригу еще интереснее, поскольку он знает слабое место Уилла.

Можно неплохо позабавиться. Совсем как сегодня вечером...

Уилл

Для Уилла лето проходило слишком быстро. С утра он рабо­тал в мастерской, свободное время проводил с Ронни, и дни ле­тели незаметно. Вот-вот настанет август. И он со страхом думал о том, что Ронни придется вернуться в Нью-Йорк, а ему ехать в университет.

Она стала частью его жизни, и во многих отношениях — луч­шей частью. Пусть он не всегда ее понимал, несходство характе­ров только укрепляло отношения. Они поспорили, когда Уилл настаивал на том, чтобы проводить ее в суд, от чего она реши­тельно отказалась. Но он помнил ее удивление, когда встретил после завершения процесса с букетом цветов. Уилл знал, как расстроил ее отказ судьи снять обвинение. Следующее слушание было назначено на двадцать восьмое августа, через три дня пос­ле того, как он уедет. Но Уилл понял, что поступил правильно, когда она приняла букет и застенчиво поцеловала его в щеку.

Ронни удивила его, устроившись в «Аквариум» на неполный рабочий день. Она не рассказывала о своих планах и не просила замолвить за нее словечко. Честно говоря, Уилл даже не знал, что ей нужна работа. Когда потом он стал ее расспрашивать, она объяснила:

— Днем ты работаешь, а па и Джона делают витраж. Мне не­чего делать, и, кроме того, я сама хочу заплатить адвокату. У отца денег не так уж много.

Однако когда заехал за ней после первого дня работы, он за­метил, что ее лицо приобрело зеленоватый оттенок.

— Пришлось кормить выдр, — пояснила она. — Ты когда-нибудь совал руку в ведро со скользкой дохлой рыбой? Бррр!

Они могли говорить бесконечно. Казалось, целой вечности не хватит, чтобы обсудить все интересовавшие их темы. Иногда они просто болтали, чтобы заполнить время между серьезными разговорами: например, обсуждали любимые фильмы. Как-то она сказала, что хоть и сделалась вегетарианкой, все же не ре­шила, позволены ли при этом молоко и яйца. Но иногда Ронни рассказывала ему о тех временах, когда всерьез занималась му­зыкой, об отношениях с отцом. Уилл со своей стороны призна­вался, что иногда очень тяжело держаться в рамках и быть имен­но тем человеком, каким его хотела видеть мать. Они разговари­вали о Джоне и Меган

и мечтали о том, кем станут в жизни. Для него будущее казалось строго распланированным. Четыре года в университете, после чего будет набираться опыта, работая в другой фирме, прежде чем вернуться домой и управлять отцов­ским бизнесом. И все же, когда он рассказывал об этом Ронни, невольно слыша материнский голос, шепчущий одобрительные слова, постоянно задавался вопросом, действительно ли хочет именно этого. Ронни же честно признавалась, что не знает, как сложится ее дальнейшая жизнь. Но неопределенность, похоже, не пугала ее, отчего Уилл восхищался ею еще больше. Позже, вспоминая их разговор, он вдруг осознал, что она более незави­сима и увереннее идет по жизни, чем он сам.

Несмотря на клетки, ограждающие черепашьи гнезда, ено­ты ухитрились прорыть ходы под сетками и разорили шесть гнезд. Узнав об этом, Ронни настояла на том, чтобы по очереди охра­нять гнездо за ее домом. Им обоим не было нужды оставаться там до утра, но все же они проводили там ночи, целуясь и тихо разговаривая.

Скотт, разумеется, не мог этого понять. Очень часто Уилл опаздывал на тренировки и, приходя, видел, как Скотт возбуж­денно мечется по полю и гадает, что случилось с другом. Сколь­ко ни спрашивал Скотт, что у них с Ронни, Уилл не откровен­ничал, зная, что, по правде говоря, Скотта не слишком это ин­тересует.

Скотт делал все, чтобы привлечь внимание Уилла к сорев­нованиям по пляжному волейболу, либо надеясь, что Уилл ско­ро опомнится и порвет с Ронни, либо делая вид, что последней не существует вообще.

Ронни оказалась права насчет его матери. Хотя та ничего не говорила сыну напрямик, все же он видел, как она вымучивает улыбку при упоминании имени Ронни и как сухо общалась с де­вушкой, когда та приходила к ним в дом. Она никогда не спрашивала сына о Ронни, а если Уилл что-то говорил о девушке том, как они здорово провели время, как она умна и как с ней

весело, ма говорила что-нибудь вроде: «Ты скоро едешь в уни­верситет, а отношения на расстоянии поддерживать трудно».

Или спрашивала, не находит ли Уилл, что они слишком мно­го времени проводят вместе. Он ненавидел, когда мать говорила подобные вещи. С трудом сдерживался, чтобы не прикрикнуть на нее, потому что понимал, насколько она несправедлива. В от­личие почти от всех знакомых Уилла Ронни не пила, не ругалась, не курила и не сплетничала. И они не зашли дальше поцелуев, но Уилл инстинктивно чувствовал, что для матери это значения не имеет. Она была так предубеждена против Ронни, что любые попытки переубедить ее были бесполезны. Раздраженный ее уп­рямством, Уилл изобретал различные предлоги, чтобы находить­ся дома как можно меньше. Не только из-за отношения матери к Ронни, но еще из-за того, что его отношение к матери переме­нилось.

Вдобавок он презирал себя за неспособность восстать про­тив нее.

Второе, что омрачало летнюю идиллию, если не считать пред­стоящего судебного заседания, на которое должна была явиться Ронни, было постоянное присутствие Маркуса. Хотя обычно им удавалось избегать его, иногда это было невозможно. Когда они натыкались на него, Маркус обычно находил способ спровоци­ровать Уилла, упомянув о Скотте. Уилл не знал, что делать. Если он вспылит, Маркус может обратиться в полицию, если промол­чит — будет опозорен. Ведь сам он встречается с девушкой, ко­торая не боится признать свою вину в суде, и его не на шутку мучило, что он не может набраться храбрости сделать то же самое. Он пытался уговорить Скотта пойти и признаться, но тот наотрез отказался. Мало того, умел напомнить Уиллу, не напрямую, конечно, что сделал для него и его семьи в тот ужасный день, когда погиб Майки. Уилл понимал, что тогда Скотт вел себя героически. Но теперь стал задаваться вопросом, значит ли, что доброе деяние в прошлом покрывает все будущие грехи, и смо­жет ли он сам выносить все бремя дружбы со Скоттом.