Последняя почка Наполеона
Шрифт:
– Она – дура! – вскричала Верка. – Как ты не понимаешь? И ничего она не хотела этим сказать! Просто видит – курица. А ну, дай, думает, засуну, потом придумаю что-нибудь! И я так хочу. Мечтаю. Прямо под камеру – схватить курицу, задрать юбку, и …
– Что мешает?
– Скрипка, что же еще? Я потом всю жизнь буду думать, что из-за этой курицы на Ютубе меня в нормальный оркестр и не приглашают. Бедная курица! Ведь она ни в чем не виновна! А у меня – реально кривая шея! Это бросается в глаза?
– Нет, совсем не бросается.
Но скрипачка все-таки приуныла. Телефон
– Верочка, слушай! Ко мне через полчаса придут. Ты можешь свалить?
Верка понимающе улыбнулась. Взглянув на свой телефон, она пришла в ужас.
– Ой! Почти девять! А у меня еще ученик! Потом – репетиция! Если я опоздаю, меня убьют! Ведь там без меня никак!
С этими словами она вскочила и устремилась в комнату, на бегу снимая футболку с портретом Дайаны Росс, в которой спала. Таня вновь уселась за свой планшет. Сообщений было не разгрести. Из комнаты, между тем, доносилось ойканье вперемешку с матом и быстрым топотом голых пяток. Можно было подумать – Верка не одевается там, а бегает от зверька, который ее кусает. Но вдруг она появилась совсем одетая и накрашенная вполне аккуратно. Взяв со стола телефон, спросила:
– А почему вы не приглашаете их к себе на эфир?
– На эфир? Кого?
– Ну, этих, смешных девчонок.
– С ума сошла?
Вновь покинув кухню, Верка уселась на табуретку, которая возвышалась среди рядов ее и Таниной обуви.
– Что надеть? Что же мне надеть? Танюха, там сколько градусов?
– Минус пять.
– Да что за дерьмо? Конец января, и все минус пять! Надену ботинки.
Таня уже бесилась. А ее гостья, осуществляя свое намерение, опять привязалась к ней с явной глупостью.
– Слушай, Танька! А олигарх, который несколько лет назад поднял хай на Путина, и которого посадили чуть ли не на всю жизнь – он к вам приходил?
– Хордаковский? Да. Но я еще в институте тогда училась.
– Ясно. А знаешь, я почему спросила? У нас в театре вот как раз в те самые годы работала одна девка, которая близко знала любовницу Хордаковского. Они вместе жили.
– Она жила с любовницей Хордаковского?
– Не в том смысле! А может, в том, я не знаю. Она у нас убиралась. Я с ней дружила чуть-чуть. Ее звали Света. Да что же это такое, мать твою?
Сняв ботинок, скрипачка стала расправлять стельку.
– А ту, вторую, как звали? – спросила Таня, откладывая планшет.
– Любовницу Хордаковского? Ее звали Рита.
– Дроздова?
– Да.
– И ты с ней общалась?
– Да, но не близко. А три девчонки у нас с ней крепко сдружились. Одна из них работала в ее баре, ведь у нее был бар, "Три товарища".
Таня быстро вышла в прихожую. На лице скрипачки была досада. Она по-новой засовывала шнурок в ботинок – один конец был чересчур короток.
– Как могла любовница Хордаковского жить с какой-то уборщицей? – подлила бензина в огонь ее злости Таня. – Ведь это бред!
– Да что ты орешь? Ей было на все плевать! Как этим твоим панк-рокершам! С кем хотела, с тем и жила! Ой! … в рот!
Шнурок, в одном месте почти на всю свою
– Да пошел ты знаешь куда? – возмутилась Таня, всегда старавшаяся, по возможности, избегать вранья. – Я – радиожурналистка! Это моя работа – искать сенсации. А уж как я их нахожу, тебя не касается. Я свои профессиональные секреты не раскрываю.
– Сенсации? – переспросил Женька, внимательно наблюдая за ней. – Да какую может вызвать она сенсацию? Или ты ведешь теперь передачу "Ваш психиатр"?
– У нее есть выходы на любовницу Хордаковского, – проронила Таня, опять берясь за планшет. Женька закурил.
– Насколько я помню, около Хордаковского одно время крутилась некая Маргарита, весьма загадочная особа. Это она?
– Кажется, она.
– Лет восемь назад ее поместили в "Кащенко" за двойное убийство. Подельницу оправдали, отец у нее крутой оказался. Так эта самая Рита – что, уже на свободе?
– Да. Года полтора как вышла из дурки. Ты что, не слышал?
– Кажется, слышал. Но мне на это плевать. Если бы она могла что-то знать, ее бы не выпустили.
– Дурак, – улыбнулась Таня, не отрывая глаз от планшета, – смотри, что пишет мне шеф! Он пишет: "Ого!"
Женька призадумался так, как будто услышал всесокрушающий аргумент. Раздавливая окурок, он произнес:
– Разве на нее такая проблема выйти? Если ты думаешь, что с ней есть о чем говорить?
– Да в том-то и дело! Мы много раз пытались с ней законтачить. Стена! Железобетон! Посылает матом и все. А Верочка дружит с теми, кто дружит с нею. Ну, или, по крайней мере, дружил.
– Восемь лет назад?
– Лица из тех лет вызовут у нее приятные чувства. Да почему не попробовать? Чем рискую? Ведь шеф мне ясно сказал: "Ого!"
Женька согласился. Ему было трудно не соглашаться с Таней, когда она излагала ему последовательные доводы, сидя перед ним с голыми ногами. Ноги у нее были изумительные – от самых ногтей, блестевших прозрачным лаком, до бедер, с внутренней стороны покрытых таким щекотным пушком, что стоило прикоснуться к нему любой частью тела, и в голове начинался звон – либо от затрещины, либо от чего-то другого. Глаза у Тани были зеленые. Когда Женька впивался в них глупым взглядом, они смеялись над ним безжалостно, когда умным – в них было удивление, так же обидное для него. Оно появилось в них и теперь, когда он сказал, соглашаясь с нею – да, ты ничем не рискуешь. Зато рискует твой шеф. Эту Маргариту могут использовать, чтоб поднять вас на смех. Если не ошибаюсь, такое происходило с вами не раз.