Последняя поэма
Шрифт:
И наше имя как Ромашка.
Бред помолчи, в судьбу зови.
А после загса снова мысли,
мы думали одеться, где
мы от злословия отмыты,
наряды смотрим мы везде.
Берем журнал, что в загсе дали,
листаем моду всю подряд,
на счастья судьбы загадали,
теперь мы ищем лишь наряд.
А кольца мы уже купили:
два одинаковых кольца.
Торговлю мы не удивили,
а
Проходит день, берем костюмы:
тебе весь черный с полосой,
Себе найти – сплошные дюны,
нашла пиджак – я в нем лисой.
Все платья против счастья в загсе.
Найти наряд? Нет, не найти.
Пройди хоть все в тряпичных залах,
спокойно можно мне уйти.
А башмаки – все остроносые,
их модельерам на носы,
а если носики курносые,
то не налезут на усы.
На полках встала глупость моды,
она для моды не впервой,
и не найти в коробках брода,
от узкой обуви хоть вой.
Не все невесты – худощавы,
не все худые и с ноги.
Эй, кто над модою вещает,
не с той ведь встали вы ноги!
Я пропускаю мысли с модой,
у них худышки на уме,
помою лучше ложки с содой,
пора подумать о еде.
А, где нам встретить люд великий?
Куда согнать своих врагов?
Где посмотреть на женщин лики?
Ведь праздник – таинство веков!
Врагом мне стала вдруг подруга,
она пошла против меня,
и не нашла мой выбор другом,
и говорит: "Он – не родня".
Восстала мама против загса,
чуть не надрала молодца.
Вражды вращают люди вальсы,
а мне не пить любовь с лица.
Решила я позвать поэтов,
собрать их летом не с руки.
Мы остановимся на этом,
приходят трудные круги.
Потом прочту для всех поэму.
Потом, потом, но не сейчас,
останемся вдвоем на схеме,
пока идет наш трудный час.
А час труднее с каждым часом,
прибиться плотно нелегко,
в своих болезнях люди асы,
но от людей мы далеко.
Смириться с чьей-то надо болью,
ты будешь муж, почти родной.
Мы проживем ведь рядом столько,
пока не скажет кто-то: "Ой!"
Твои болезни – стали наши,
твои проблемы – груз проблем.
Испить болезней чью-то чашу?
Но человек бывает смел.
Потом нет, нет, мы осмелели.
Мы стали вместе горе пить,
пока совсем не заболели…
А, может, нам к врачам сходить?
Эй,
их в загсе видно за версту,
им и письмо – перегородки,
в заявлениях грусть прочту.
Все что-то правят, не согласны,
чужое имя брать – своим.
Его фамильное всем ясно,
а будет скоро уж твоим.
Труднее нет любви задачи,
но до нее как до луны,
еще побудешь просто прачкой,
и приготовишь ты блины.
Еще поймешь, что кто-то рядом,
здесь бродит с ночи до утра,
и будешь врать немного складно,
где путь помойного ведра.
Отчалить можно за кулисы,
уйти от мужа хоть на час,
но для того нужны мне визы,
он должен знать про все подчас!
Муж должен знать про все проблемы,
о ваших взглядах и чулках,
где ваши спрятались вдруг вены,
о синих пятнах на ногах.
Сто раз подумайте до брака,
сто раз пройдите жизни путь,
пусть минут вас: разборки, драки,
до брака все так просто сдуть…
Но жизнь закрутит – не уйдете,
но жизнь завертит – не сбежать,
и вместе с кольцами пойдете,
и будите ладошки жать.
13-16 июля 2004
Баллада
Где взять балладу строк на тридцать,
в каких просторах, где она?
О, Боже, просто… было тридцать,
тогда была я не одна.
Их было четверо, простите:
мой муж любимый. Надо три?
Опять покорно извините,
тогда в сегодня посмотри.
Мне много больше, три найдется.
Сегодня – в тайне остается.
Я вспомню годы молодые
и восемнадцать полных лет,
с Володей были мы литые,
всегда в одежде, жизнь без бед.
Друг друга знали только внешне,
лишь поцелуй на посошок,
рук не совали под одежду,
и на губах его пушок.
Так получилось, что однажды,
мы сели в поезд, свой кулон
я отдала как каплю жажды,
но оказалась на поклон.
Он вышел раньше. Мой путь дольше,
меня завез в прекрасный мир,
где Толя русский, но из Польши,
был для меня всегда Сатир.
Нетерпеливость в нем искрилась,
хватал меня за все и вся.
Я, правда, вовремя отбилась,
и с ним водилась, но не мстя.
Он так вошел во все, что рядом
Конец ознакомительного фрагмента.