Последняя принцесса Нуменора
Шрифт:
Олвик влетел в храм и мгновенно нашел те камни, что предстали его внутреннему взору, когда он почувствовал угрозу. Проникнуть в тайник четвероногому зверю было невозможно. И тогда произошло превращение, на которое не был способен ни один снежный волк. Если бы при этом присутствовала Мириэль, то неизвестно, в какое состояние привела бы ее эта сцена: вместо привычного надежного друга Олвика у входа в Сауроновское логово стоял Юниэр. Отодвинув камни, он открыл дверь и увидел тело врага, обмякшее, словно во сне. Но неподвижным оно оставалось лишь мгновение. Дух Саурона вернулся, готовый к бою, тело его дрогнуло, а рука сжала страшный жезл. Юниэр же был безоружен. Они встретились взглядами, и Юниэр почти потерялся в темной бездне глаз яростного Майара. Он увидел две черные дыры, через которые его коснулась злоба того мира, где не существует добра, красоты и любви, где в хаосе носятся
— Куда ты пропал? Что происходит в моем городе? Где же обещанная защита всемогущего Бога Тьмы? Или зря мы столько жертвуем храму? Мой народ в панике! Призраки приходили судить меня! А ты вместо того, чтобы защитить нас, отсиживаешься в какой-то дыре! — шквал вопросов обрушился на Саурона, когда на рассвете верховный жрец наконец-то добрался до дворца. На Фаразона было жалко смотреть. Черные тени пролегли под глазами, блистающими лихорадочным огнем. Лицо осунулось, краски покинули его, как у близкого к смерти человека. Он не спал всю ночь, не давая себе передышки, поднял на ноги всех своих подданных и слуг и сыпал поручениями направо и налево. Он несколько раз посылал людей на поиски Саурона, но те возвращались ни с чем, и у короля не было возможности проверить, действительно ли они доходили до храма. Бывалый воин боялся ступить за пределы дворца. Сейчас его ожесточенный ум требовал от жреца объяснение происходящему.
Только Саурону было не до объяснений. Его шея и спина были сплошь изодраны и кровоточили, ему требовалось время, чтобы залечить раны и вернуть утраченные силы. Как и любой другой Майар или Валар, он мог явиться среди людей в физическом теле. Тысячи лет назад он воспользовался этой возможностью, силой мысли создал желаемый образ и обрел тело. Но оно давалось ему лишь однажды. Стоит ли говорить, как любил, лелеял и берег он свое сокровище все эти годы? Потеряй он его, и чувственный план бытия закрылся бы для него. Тогда доступ к сердцам людей стал бы невозможен. Люди, с их ограниченными возможностями ума, так настороженно относятся ко всему непонятному, непохожему на них. Саурон ненавидел их. Но без людей жизнь его теряла смысл. А смысл был в том, чтобы мстить тем, кто получал радость оттого, что живет в этом мире, в том, чтобы превратить их никчемное существование в страдание.
Его драгоценное тело терзал клыками какой-то неизвестный зверь. Как только он допустил такую оплошность! Его дух был возмущен, кровь требовала отмщения. Поэтому присущие ему вежливость и сладкоречие в общении с королем слетели с него, как легкий пух. В ответ на возмущенные тирады Фаразона Саурон прошипел так, что у того мороз пробежал по коже.
— Ты переживал по поводу какого-то бесплотного призрака, который тебе, может быть, померещился! А я сражался с могучим волком-оборотнем и выслеживал наших врагов! Если ты опасаешься гнева Валаров, то знай, что Валары здесь ни при чем! У нас другие враги. Паниковать нельзя. Возьми себя в руки и позови лекарей. Мне нужно наложить швы на раны, а тебе принять снотворное и выспаться!
Слова Саурона подействовали, и король сделал так, как он велел. Волк-оборотень пугал его еще больше, чем призрак. Он чувствовал себя уверенно на войне,
— Мирэ! Мирэ! — донеслось до сознания принцессы. Кто-то тряс ее за плечо. Она очнулась и улыбнулась Лоту. Эта тяжелая ночь так истощила ее, что, завершив заклинания, она уснула тут же на месте, стоя на коленях. Тяжелые веки сомкнулись сами собой, и она впала в забытье. Лот разбудил ее.
— Слава Валарам! Я так испугался, ты почти не дышала.
Мириэль потянулась и скривилась от боли.
Лот подхватил ее легкое тело и бережно прижал к себе. Его руки возвращали ее к жизни, разносили тепло по мышцам.
— Ты справилась! — говорил он при этом. — Ты самая лучшая волшебница во всем мире! Если бы ты была там и могла видеть чудо, которое сотворила! Мирэ! Ты просто клад! И ты спасла меня от смерти! — он обнимал ее восторженно и нежно, и слезы текли по его лицу. Они живы, они в порядке, они пережили эту страшную ночь и сделали все как надо! Как он был благодарен ей за все.
Под потоком его любви и ласки принцесса наконец-то расслабилась. Всю ночь она была предельно сосредоточена, и тело, и мозг представляли собой плотный сгусток воли, к тому же она почти окоченела в холодном склепе. Но в объятиях Лота тело таяло и теплело, чувство покоя и защищенности возвращалось к ней. Какое счастье, что Лот оказался в Нуменоре. Она теперь не одна.
— Мы отдохнем здесь немного, да? Прежде чем поедем в Роменну? — предложил он.
— Обязательно отдохнем, — согласилась она, встречая его губы и любя их.
Тень возникла на пороге у входа в гробницу. Им помешали. Оглянувшись, Мириэль увидела взъерошенного Олвика.
— Ох, я совсем забыл про него! — улыбнулся Лот. — Ты тоже празднуешь нашу победу, белый брат?
Олвик подбежал к ним, но Мириэль недовольно нахмурилась.
— Он вел себя недостойно сегодня! Я не знаю, что с ним случилось! Сначала он рычал на меня, потом и вовсе исчез! Что глядишь? Знаешь, что виноват?
Грустно посмотрел на нее белый волк.
— Иди, гуляй дальше, — Мириэль решила быть строгой.? — И не возвращайся, пока я не позову.
Олвик резко отвернулся и убежал. В темноте она не заметила, что он ранен. Только подумала обиженно, что если бы он не бросил ее ночью, она бы не замерзла так сильно. Лот снова поцеловал ее, и она забыла об обиде.
Он не помнил про раны, пока бежал что есть мочи подальше от гробниц. Его внутренняя боль жгла куда сильнее, а сердце колотилось так, будто хотело вырваться и бежать еще быстрее хозяина. Только достигнув Серебряной Струи, он упал в изнеможении, уронив пылающую голову на лапы. А потом, не в силах сдерживаться, завыл, и только луна сочувствовала ему своим скорбным ликом.
В Средиземье Юниэру удалось вытащить Олвика из-под обвала, но излечить его было, к сожалению, невозможно. В ту ночь Олвик умер у него на руках. В Стране Вечных Льдов люди-птицы и снежные волки — верные друзья. Горько было Юниэру провожать в последний путь могучего зверя. Встреча с ним резко изменила судьбу Юниэра. В Ориене сочли, что ему лучше забыть прошлое. Его память была затуманена, и он считал, что всегда принадлежал к избранному народу и никогда не покидал холодной родины, недоступной для других людей. Но взгляд умирающего Олвика пронзил его до самых глубин, и он обрел свое утраченное прошлое, он вспомнил о том, как нашел маленького снежного волка в лесу и подарил его своей возлюбленной. Юниэр испытал глубокое потрясение и обиду на сородичей. Он чувствовал, что его обманули, обошлись с ним, как с несмышленым ребенком, сделали столь важный выбор за него. Жизнь разделилась на два мира. До сих пор он считал себя человеком-птицей и верил тем добрым идеалам и справедливым законам, по которым они жили. Когда он сравнивал Средиземье с Ориеной, то гордился своей принадлежностью к благородному роду духовно одаренных людей-птиц. Теперь же вся прежняя жизнь предстала перед ним с неумолимой ясностью. Он вспомнил все: бесшабашную, пылкую юность, друзей и ту единственную на свете женщину, предназначенную ему судьбой, которая любила его. А он исчез бесследно, словно выпал из этого мира. Получилось так, что он предал всех, кого любил и считал друзьями, всех, кто доверял ему. Прежде всего — Мирэ. Он почувствовал себя раздавленным, совсем как Олвик под обвалом. Все это случилось не по его воле, но он не искал себе оправдания и молча страдал. Доверие его к людям-птицам пошатнулось. До встречи с Олвиком Юниэр часто общался мысленно с Дилидин и матерью, теперь же он никогда не звал их, а на призывы откликался скупо: