Последняя схватка

Зевако Мишель

— Я вам сказала, что не совсем уверена, — заметила Галигаи. — Может, я ошибаюсь…

— Да, но ты же заявила, что действовать надо так, словно у нас нет никаких сомнений, — растерянно лепетала Мария Медичи.

— И готова это подтвердить, — решительно кивнула Леонора.

— Так принимайся за дело… — забормотала королева. — Что бы ни случилось, а Флоранс я ей не отдам… Ни ей, ни другим… Сейчас она у меня под рукой — и то мне тревожно. Представляешь, каково мне будет, если она уедет… Да я с ума сойду! Говори же, милая моя Леонора.

И «милая Леонора» изложила свои соображения. Она была краткой — ей хватило нескольких

фраз.

— И ты думаешь, что Флоранс согласится? — неуверенно спросила Мария Медичи.

— Я ручаюсь за это. мадам, — твердо ответила Леонора. — Вы не знаете эту девушку, потому что совсем ее не видите. Я же встречаюсь с ней каждый день, и мне известно, какое это чистое создание… Вы бы гордились ею, мадам. Не зная матери, она готова ради нее на любую жертву. Это так удивительно, что я невольно была тронута ее отношением к родительнице, которую она могла бы ненавидеть… Я уверена, что девушка не раздумывая последует моим советам.

— Ступай же, — распорядилась Мария Медичи, — и поспеши, ведь синьора не заставит себя ждать, а нам важно, чтобы она не догадалась, что мы заранее договорились с Флоранс.

— Хорошо, мадам, — отозвалась Леонора. Она встала и вышла из комнаты.

Миновав узкий внутренний коридор, Леонора проскользнула в низенькую дверь. Женщина попала в прихожую небольших апартаментов: Леонора не жила здесь постоянно, а лишь ночевала, когда почему-либо не могла покинуть Лувр. Убранные с той же ослепительной роскошью, что и два дома Кончини, покои эти состояли из гостиной, спальной и будуара; комнаты были расположены анфиладой. В прихожей сидела женщина лет сорока. Это была Марчелла, камеристка и наперсница маркизы д'Анкр, тоже флорентинка. Ответив улыбкой на почтительный и непринужденный реверанс служанки, Леонора прошла через переднюю, гостиную, спальню и очутилась в будуаре.

Там она отперла маленькую дверь, скрытую за гобеленом, и проникла в следующую комнату.

Это небольшое помещение казалось очень простым по сравнению с покоями Леоноры, но и оно было хорошо обставлено. Выйти отсюда можно было только через дверь, в которую только что шагнула Леонора. В комнате было одно окно без решетки, выходившее во внутренний дворик и расположенное на такой высоте от земли, что выпрыгнуть из него — значило бы разбиться насмерть.

Эта светлая и милая комнатка, затерянная в глубине покоев Леоноры, которые, в свою очередь, прятались в глубине покоев королевы-матери, были тюрьмой, куда добровольно заточила себя дочь Кончини и Марии Медичи. Теперь понятно, почему Одэ де Вальверу никак не удавалось разыскать девушку.

Флоранс сидела у окна. В первый же день Леонора предложила ей расстаться с ярким, несколько театральным костюмом уличной цветочницы, к которому так привыкли парижане. Теперь на Флоранс был богатый, но неброский наряд, сшитый с большим вкусом: именно такие платья носили благородные девицы. И Флоранс преобразилась. Теперь она блистала идеальной красотой и казалась воистину неземным созданием.

Мы помним, что девушка пришла в Лувр по доброй воле и теперь — как она сама выразилась — «ожидала, что решит с ней делать ее мать». Мы помним также, что Кончини вроде бы проявил к Флоранс некоторый интерес, посоветовав ей ни в коем случае не подавать вида, что она знает имя своей родительницы.

Теперь Флоранс была во дворце, рядом с матерью — и еще ни разу не видела ее.

Кончини появился в тихой комнатке

один раз, в первый день. Он провел здесь всего несколько минут. Был холоден и официален. И даже не заикнулся о том, что втолковывал Флоранс накануне. Он только извинился за свое поведение, уверяя, что, знай он об их родстве, все было бы по-другому. Впрочем, маршал уже справился со своей страстью и говорил вполне искренне. Он предложил девушке не дичиться мадам д'Анкр и быть покорной и почтительной; Леонора Галигаи готова стать ей «доброй матушкой», пояснил он.

Девушка навострила уши, но Кончини ушел, ничего не добавив.

Несчастная Флоранс напрасно ждала от него слова, движения, жеста, свидетельствующего о том, что в душе маршала проснулись отцовские чувства. Девушка была слегка разочарована, но ничуть не расстроена. И простодушно ужаснулась, обнаружив в своем сердце только безразличие к признавшему ее отцу и безраздельную любовь к матери, которая не только никогда не признает свою дочь, но, похоже, даже не пожелает взглянуть на нее. Возможно, холодность, с которой Флоранс смотрела на Кончини, объяснялась и тем, что девушка, сама того не сознавая, все еще была под впечатлением происшедшей накануне сцены, за которую извинялся маршал.

В отличие от Кончини Леонора в тот первый день почти не оставляла Флоранс одну. Галигаи пустила в ход тысячу маленьких хитростей, чтобы проверить, знает ли девушка имя своей матери. Впрочем, Леонора почти не сомневалась, что Флоранс все известно. Однако уловки не помогли: девушка ничем себя не выдала. Убедило ли это Леонору Галигаи в том, что Флоранс ничего не подозревает? Вряд ли: глаз у супруги маршала был наметанный. Она сразу почувствовала, что любовь к якобы неизвестной матери пронизывает каждое слово, каждый жест юной красавицы, светится в ее очах. И Леонора тут же успокоилась. Она поняла, что если Флоранс знает правду, то скорее вырвет себе язык, чем скажет хоть одно слово, которое сможет повредить се матери. И Галигаи не ошиблась…

Она настолько уверилась в дочерних чувствах Флоранс, что на второй день предложила ей:

— Не считайте себя пленницей. Вы можете спокойно ходить по Лувру и, если захотите, — даже гулять за стенами дворца. Но если вы действительно любите мать, вам лучше не покидать этих покоев.

— Почему, мадам? — удивилась девушка.

— Потому что это то же самое, что взять кинжал и собственной рукой вонзить его ей прямо в сердце, — мрачно заявила Галигаи.

Она произнесла это таким тоном и с таким выражением лица, что Флоранс сразу ей поверила. Задрожав от ужаса, девушка твердо пообещала:

— Я не переступлю порога этой комнаты!

— Ну, это уж слишком, — возразила Леонора со слабой улыбкой, — вы можете свободно пользоваться будуаром и гостиной — это мои личные апартаменты.

— Я не буду выходить из этой комнаты, так спокойнее, — повторила Флоранс.

— Что ж, как вам угодно, — пожала плечами очень довольная Леонора, скрывая свою радость за маской полного безразличия.

Галигаи не сомневалась, что девушка сдержит обещание, и все же на всякий случай установила за ней тайное наблюдение. Настолько тайное, что Флоранс ничего не заметила… Да она и не покидала комнаты, в которой протекали дни ее добровольного затворничества. Если бы девушка попыталась выйти, то сразу поняла бы, что она — настоящая пленница. Но ей и в голову не приходило нарушить данное Леоноре слово.