Последняя война
Шрифт:
– Ну, если так, если я не справляюсь, - принял Потапов все на свой счет, - я ведь, товарищ секретарь райкома, не напрашивался к тебе в командиры, если я трус, по-твоему, то давай по-хорошему...
– Нет, Петро, не понял ты, не понимаешь. И разговора этого не было между нами. И точка, Петро.
Долго потом и неловко молчали оба.
Но это было в первое время, когда дела и заботы не заполняли весь день Сергея Васильевича. Потом уже как-то и некогда было раздумывать об этом предмете, хотя и думалось временами. Однако мысли эти приняли уже другой оборот: отряд-то действует, много деревень и сел освобождены от оккупантов, и чего же скромничать и прибедняться, ведь все это
Обо всем этом не будет заботиться ни рядовой боец, ни подрывник и ни командир группы и даже отряда. Обо всем этом должен думать он. Не говоря уже о том, что и сеять надо в освобожденных селах и деревнях, и убирать потом урожай, - война-то, видно, надолго.
Сергей Васильевич часто отрывался от своих дел, забот и размышлений и вспоминал Анечку: когда-то она поправится, встанет на ноги, чтобы он смог с ее помощью заявить о себе, о своем отряде на Большую землю. Он продумал уже короткий, сжатый текст первого боевого донесения, которое он передаст в два адреса - в Центральный Комитет партии и в областной комитет, на имя первого секретаря товарища Матвеева. Он даже представил, несколько раз представлял себе, как Александр Павлович, тучный человек, с усталыми глазами, читает его, Жихарева, донесение и думает или говорит кому-то из товарищей: ну что ж, я всегда был хорошего мнения о Жихареве, на него партия может положиться в любом деле.
– Как поправляетесь, красавица?
– спрашивает Анечку Сергей Васильевич.
– Спасибо, товарищ комиссар, доктор говорит, уже костыли делают, сама ходить буду.
– Вы уж, доктор, постарайтесь.
– Наш долг.
В один из этих дней томительного ожидания Сергея Васильевича вызвали на дальний пост.
– Верховой командира требует, - доложил подчасок.
– Почему не привели ко мне?
– спросил Сергей Васильевич.
– Оружие, товарищ комиссар, не сдает, грозится, ну, мы, товарищ комиссар, не пустили.
Ухмыльнулся Жихарев, но тут же напустил на себя строгость, ровно бы кто толкнул его изнутри: "Емлютин!" Догадка, что прибыл вестовой от Емлютина - уже вестовыми обзавелся, кто-то помогает ему, больше вестовому неоткуда взяться, - эта догадка неведомыми путями привела Сергея Васильевича к радистке, к Анечке. Неужели пронюхал? Черта с два! Радистку не получит! Сбрасывали ее для связи с партизанами вообще, никакой конкретной фамилии она не знает, так что радистку, товарищ Емлютин, ты не получишь.
С противоречивыми мыслями - а вдруг там уже все налажено с Большой землей?
– впереди подчаска шагал Сергей Васильевич в длиннополой своей шинели. Крупно вышагивая, так что подчасок временами едва поспевал за ним вприбежечку, Сергей Васильевич понемногу успокоился и даже подумал, а может быть, это вовсе и не от Емлютина, может быть, взял какой-нибудь
– Здоров, молодец!
– Сергей Васильевич вполсилы поиграл сочным своим басом.
– Здоров, - пискляво отозвался всадник и натянул поводья, конь тронулся вдруг от комиссарского голоса.
Сергей Васильевич подошел вплотную, остановился, его голова оказалась на уровне лошадиной головы.
– Ты почему оружие не сдаешь?
– А ты его давал мне, оружие?
– Голос всадника был простужен, осип, и надо было кричать, напрягаться, чтобы получались слова. Это, видно, злило всадника, и оттого говорил он с комиссаром дерзко.
– Где это тебя "тыкать" научили?
– тихо и строго спросил Сергей Васильевич.
– Извиняюсь, мне нужен товарищ Жихарев.
– Я - товарищ Жихарев.
Всадник вынул из-за пазухи пакет, протянул комиссару. Пакет был самодельный, заклеенный мукой. Сергей Васильевич вскрыл его. На листке школьной тетрадки написано от руки, красным карандашом. Сергей Васильевич сразу взглянул вниз, на подпись. Конечно же - Д. Емлютин. Почерк крупный и крепкий.
"Товарищ Жихарев!
Прошу Вас прибыть с моим нарочным на совещание командно-политического состава партизанских отрядов южного массива Брянских лесов.
Д. Е м л ю т и н".
Ни дня, ни числа, ни чина, ни звания. Сергей Васильевич подавил задетую этой бумагой ущемленную свою гордость, но про себя пожалел, что обошелся тогда с Емлютиным неправильно. Может быть, неправильно. По-другому он не мог.
– Когда же прибыть? Тут не сказано, - спросил Сергей Васильевич.
– Велели ждать вас, - еле слышно прокричал осипший нарочный.
– А коли ждать, то сдавай оружие и езжай в лагерь, пообедаешь и будешь ждать.
– Оружие сдавать не буду, тут подожду.
– Ишь ты, герой. Ну, давай езжай с оружием.
Всадник тронул коня. Комиссар пошел следом. Всю дорогу с неприязнью смотрел на вихляющийся матерый круп лошади.
Сергей Васильевич решил оставить за себя начальника штаба, а ехать вдвоем с Потаповым. Все-таки командир отряда, да и надежнее как-то вдвоем. Мало ли какая там обстановка сложится, на этом совещании. Один есть один, а двое все же двое.
– Тебе видней, - бурчливо отозвался Петр Петрович, но сам был рад, что Жихарев принял такое решение. Не за себя рад, - и ему, так сказать, оказана честь, - а за то рад, что не один едет комиссар. Черт их знает, как там все, а тут без него спать не будешь, голову ломать будешь.
– Тебе видней, а вообще-то, что ж, надо ехать вдвоем.
В дороге больше молчали. Впереди нарочный, за ним комиссар, замыкающим Петр Петрович. Настроение у комиссара и командира было примерно одинаковое, складывалось оно из любопытства и настороженности. И чем ближе шло к вечеру, тем больше к этому настроению примешивалось и чувство тревоги. Когда подъехали к реке, Сергей Васильевич оглянулся, Потапов закивал ему, как же, дескать, узнаю, конечно, узнаю. Это был соседний район. Через речку, заваленную снегом, была набита тропинка. И тут, значит, живые люди. А когда во тьме уже прибыли в глухое урочище, миновали пост и остановились перед темной громадой дома, в окнах которого не было ни признака жизни, но все учуяли запах дыма и жилья, когда люди какие-то приняли у Жихарева и Потапова лошадей, а сами они, комиссар и командир, вошли в помещение, - в одну минуту вся тревога и настороженность слетели с души, свалились с плеч.