Шрифт:
Василий Петрович РОСЛЯКОВ
Последняя война
Роман
Сборник состоит из повести "Один из нас" и романа "Последняя война", который является продолжением повести. Произведения В. Рослякова - это правдивая летопись о боевых друзьях, об их героизме, непоколебимой вере в победу и торжество правого дела.
Книга первая
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
...а оружия не снимайте с себя
второпях, не оглядевшись по лености,
внезапно ведь человек погибает.
Поучение Владимира Мономаха
1
Славка
Гусеницы давили снег, выпавший этой же ночью. Давили, смешивали с грязью.
В горячем нутре танка, невидимые, сидели фашисты. В ночном бою они уничтожили Славку и вот этих, что с ним, притихших, раздавленных. И только один, в рваном полупальто, гражданский, говорил.
– Мне што, - говорил он, - я на окопах был, с лопатой, я эту оружию в руках не держал. А вот вы... власть зачишшали, своего Сталина зачишшали...
Танк со скрежетом выполз на шоссейку. Тупой ужас понемногу отступал, и Славка стал приходить в себя. "Как же можно сидеть и слушать этого гада? И не удавить его, не сковырнуть под гусеницы?.. Выходит, что можно, выходит, заслужил ты - сидеть вот так и слушать эту сволочь".
– Наваявали, хватит...
– Заткнись, сука, - сказал кто-то.
– Ага, не ндравится!.. Сам ты сука.
Три дня и три ночи отбивали одну атаку за другой, теряли одного бойца за другим, не думали об отступлении.
И вот... плен. Гусеницы давят белый-белый снег сорок первого года.
Этой ночью с гранатой и старенькой винтовкой, с полными карманами патронов он полз по занятой немцами деревне. Полз на локтях в глубоком кювете, по молодому снегу, и слышал, как гомонили во дворах немцы. От этого гомона становилось жутко. На окраине Славка поднялся. Белым-бело. Кто-то окликнул его:
– Wer ist da?
Слова и голос были неправдоподобными. Славка упал в снег, затаился. Померещилось немцу. Улица была пустынна.
И снова на локтях. Левую руку с винтовкой вперед - подтянулся. Правую руку с гранатой вперед - подтянулся. К рассвету подполз к черному ручью. Поднялся. На снегу лежал человек, в плащ-палатке. Славка снял с плеча винтовку, спросил:
– Кто?
– Свой, - отозвался человек.
Поднял раненого. Обнявшись, пошли по белому полю, к лесу.
– Где наши?
– Не знаю.
Начинало светать. Дорогу перегораживал ров. По ту сторону рва смутно угадывались люди.
– Кто идет?
– Свои.
С трудом перебрались через ров. У кромки леса, над землянкой, хилый вился дымок. Вокруг землянки стояли и сидели на снегу, курили махорку обросшие, еще не остывшие от ночного боя, но уже скучные бойцы.
– Какой части?
– Пятьдесят
– Ваш, - сказал Славка о раненом. Спрашивать было не о чем и незачем.
– Там был штаб. Нашего училища. Пойду в штаб.
– Шта-аб, - сказал один тихо и едко, усмехнулся сухими обреченными губами.
Никто не знал, что дальше делать. Славка ушел. Ушел не оглядываясь. Они смотрели ему в спину.
Шел он лесом, по мягкому, еще неглубокому снегу. Где-то справа лежала онемевшая дорога. Думать ни о чем не хотелось. Смутно, как в бреду, без всякого порядка, виделось ему то одно, то другое из того, что было вчера и нынешней ночью. То слышал он грохот немецких танков, навалившихся с тыла и ударивших прямой наводкой по доту, то видел тесный блиндаж, в одну минуту сделавшийся могилой. Когда наступила ночь, артиллеристы по одному стали выбираться из этой могилы. Славка выбрался третьим. Немцы заметили, кинулись к блиндажу, забросали гранатами тех, кто еще оставался там...
Все проходило в мутном сознании и не вызывало никаких чувств - ни позднего страха, ни боли, ничего.
Славке было двадцать лет. И то, что он знал о войне раньше, ни в чем не сходилось с тем, что было с ним сейчас. А сейчас надо было знать, что же делать на этой войне, что ему делать сейчас, в эту минуту.
Надо идти. И он шел по мягкому, еще неглубокому снегу, один среди сосен, державших первый снег в своих неподвижных лапах. Шел в штаб. И не было у Славки никаких желаний, кроме желания упасть в этот снег и уснуть мертвым сном. И если он не падал, а шел, волоча ноги, значит, вело его и не давало упасть что-то такое, что было сильнее его самого.
Только бы дойти, только бы услышать команду взводного, или ротного, или отделенного, услышать команду и стать в строй. Только бы дойти. И тогда... все началось бы сначала.
Лес раздвинулся. Вот они, островерхие крыши овощехранилищ, желтая мазанка, над которой совсем недавно поднимался пахучий дымок, - здесь была штабная кухня, - и домик, возле которого стоял тогда часовой, охранявший штаб. Теперь ни дымка, ни часового. На чистом снегу не видно ни въезда, ни выезда. Даже следы погрома были покрыты снегом. Дверь мазанки сорвана с петель, окна выбиты, плита остылая, холодная, на полу кирпичное крошево...
Словно с того света появился колченогий мужичонка. Сбросил со спины мешок с картошкой, посмотрел на Славку глубоко запрятанными глазами.
– Покурить не разживусь, товарищ?
– Тут штаб был, - сказал Славка чужим голосом.
– Был.
– Мужичок сотворил цигарку, чиркнул спичкой, затянулся. Третьего дня к Малоярославцу ушли.
– Пойду, - сказал Славка, поправил ремень винтовки и пошел.
– Как бы к им не попал, товарищ.
Славка оглянулся, ничего не ответил.