Последняя жертва "Магистра"
Шрифт:
– Ах, какое это имеет для вас значение? Повторяю: если вы в состоянии изготовить этот страз так, чтобы он был похож как две капли воды на подлинник, за ценой я не постою.
– Вы ошибаетесь. Для меня имеют значения дальнейшие ваши намерения относительно подделки.
– То есть?
– Я бы не хотел… – Содомский едва не сказал "опять", да вовремя спохватился, – фигурировать в полицейских протоколах.
– При чем здесь полиция?!
– А при том, что некто – я не имею в виду вас, упаси бог! – может воспользоваться моей работой, чтобы обманным путем
– Если так… – княгиня поостыла. – Добже. Пан может быть спокоен – у меня нет намерений использовать копию так, как вы предполагаете. – Сасс-Тисовская не преминула уколоть этими словами ювелира, подчеркнув разницу между ним, плебеем, и собой, аристократкой "голубой" крови; Содомский сделал вид, что не понял намека, смотрел спокойно, полуприкрыв веки. – Надеюсь, вы не предложите мне поклясться на Библии?
– Нет-нет, мне достаточно вашего слова. Как я понимаю, вы хотите таким образом уберечь настоящий "Магистр" от злого умысла?
– Именно, – княгиня с невольным уважением посмотрела на невзрачного, рано состарившегося человека, который, на удивление, оказался весьма проницательным.
Она могла еще добавить, что ее многочисленная родня уже пыталась, и неоднократно, всеми правдами и неправдами завладеть перстнем, который был баснословно дорог. И что у нее не было почти никаких сомнений в намерениях неудачливых воров, которые хотели забраться в дом: они зарились на бриллиант. И что она догадывалась, кто их на это подтолкнул.
Только один человек в Гловске знал о существовании перстня с "Магистром" – купец Вилюйский. Как узнал? – на этот вопрос княгиня ответа не находила. Но Вилюйский однажды нанес ей визит и предложил продать ему эту фамильную драгоценность. И, несмотря на уверения, что она даже не слышала о "Магистре" и что это чей-то досужий вымысел, купец, конечно же, остался при своем мнении. А что Вилюйский способен ради личной выгоды на любое преступление, княгиня не сомневалась: она была знакома с его батюшкой, который, как поговаривали люди, промышлял на большой дороге, пока не завел свое дело. Яблоко от яблони далеко не падает…
Но Сасс-Тисовская промолчала: ювелир не пастор, а мастерская не исповедальня.
– Я согласен… – ювелир потрогал перстень, как бы погладил, бережно и ласково.
– Сколько потребуется на это времени?
– Немного… Совсем немного. Но вам придется довериться и оставить перстень здесь. Дня на два.
Княгиня заколебалась – риск все же был чересчур велик. С сомнением посмотрела на зарешеченное окно, на хлипкую дверь…
– Иначе я просто не смогу добиться абсолютной схожести.
– Нет, – наконец после долгих раздумий отрезала княгиня. – Пшепрашем, нет.
Ювелир развел руками. Княгиня поднялась, взяла перстень. Садомский кинул робкий взгляд на увесистый кошелек с золотыми монетами, который лежал на столе. И
– Ладно. Попробую. Только вам придется еще немного побыть здесь, нужно сделать рисунки, снять размеры, оттиски граней. И сделать фотоснимки. Но для этого мне требуется помощь моего подмастерья, который смыслит в фотоделе.
– Это надежный человек?
– За него я могу поручиться, как за себя.
– Добже. Я обожду.
– Модест! – позвал ювелир, приоткрыв некрашеную дверь.
В личную мастерскую Содомского зашел рыжеволосый низкорослый Модя.
– Приготовь все необходимое для фотографирования мелкого предмета. Жоржу, – ювелир показал пальцем в сторону двери, – скажешь, что сегодня он свободен. Пусть отправляется домой…
Содомский, больше не обращая внимания на княгиню, вроде ее и вовсе не существовало, нервным, порывистым движением развязал галстук-бант, швырнул его на стол, надел фартук, взял перстень и подошел к окну – уже рассвело окончательно, и солнечные лучи рассыпались по морозным узорам на стекле золотыми блестками.
10. УДАЧНЫЙ ДЕНЬ БЕЛЕЙКО
В этот день старшему лейтенанту Белейко явно везло. Едва уехал Дубравин, как позвонил следователь прокуратуры, который вел дело об убийстве Новосад. Он сообщил, что в Кировский РОВД обратились сотрудники скупочного пункта драгметаллов. Вчера вечером, перед самым закрытием пункта, им сдали некоторые вещи, похожие на те, которые значились в полученной из угрозыска описи загадочно исчезнувших драгоценностей Ольховской.
Белейко был скор на решения и легок на ноги: спустя пятнадцать минут после звонка следователя, он уже разговаривал с заведующей скупочного пункта, полной, рыхлой женщиной лет сорока с постоянно прячущимися тазами неопределённого цвета.
– …Посмотрите, здесь все, – она открыла сейф и положила перед старшим лейтенантом две серебряные с позолотой броши, серьги из дутого золота, шесть серебряных рюмочек и четыре кофейные ложечки, тоже из серебра.
Окинув взглядом вещицы, Белейко уже почти не сомневался, что это именно те, которые находились в ларце актрисы.
– Почему сообщили в милицию только сегодня? – с трудом сдерживая раздражение, спросил Белейко. Такой тип женщин ему не нравился, а эта тем более: было в ней что-то скользкое, подхалимистое.
– Понимаете, вчера вечером я задержалась в управлении торговли… – заведующая заискивающе улыбалась. – Принимала вещи моя подчиненная. Она у нас новенькая, работает всего месяц. Ну и недосмотрела…
– Позовите ее.
В кабинет заведующей вошла невысокая черноволосая девушка с испуганными покрасневшими глазами. Она робко стала у двери, покусывая нижнюю губу.
– Садитесь, – предложил ей стул Белейко.
– Спасибочки, я постою…
– Не положено. Садитесь, – сделал строгий вид Белейко: девушка была симпатичная и какая-то по-домашнему простая; а по покрою ее одежды, которая уже вышла из моды, Бронислав понял, что она недавно приехала в город; так шили и в его деревне закройщики-самоучки: с претензиями на шик, но с кривой и грубой строчкой.