Последняя жертва

Никольская Наталья

В этот момент к ним приблизилась все та же сиплоголосая официантка и, опустив на стол поднос, с сосредоточенным видом принялась выставлять на скатерть тарелки, рюмки и фужеры.

— А о наших питейных запросах вы не забыли? — нагловато влез Карпов.

— Одну минуту, — прохрипела официантка и, удалившись с пустым подносом в руках, вскоре принесла бутылки с веселым зельем.

— Только ты Ген, не обижайся, я ведь о твоем полном и безоговорочном удовлетворении пекусь… Может, ты водки хочешь?

— Нет, не хочу, — опять нахмурился

Коркин.

— Виталий, — строго сказала Вершинина, — по-моему, это перебор.

— Да нет тут никакого перебора, — задиристо возразил он.

— Ты мне говорил, что помогаешь людям избавиться от комплексов, но по-моему, у тебя у самого подростковый комплекс, — иронично заметила она, — тотальная жажда противоречия.

— Я смотрю, вы и в психологии разбираетесь, — хитро улыбнулся Карпов, — а насчет комплекса могу сказать, что со всем соглашаться — признак приспособленчества и равнодушия.

— Вот это ты загнул! — Коркин поднял глаза от тарелки, на которой аппетитной светло-зеленой горкой возвышалась мелко нашинкованная капуста. Ярко-оранжевые вкрапления моркови, листик петрушки и фиолетово-малиновая горстка клюквы на краю тарелки превратили заурядный овощ в оригинальное блюдо. — По-твоему, если два человека придерживаются одного мнения по какому-нибудь вопросу, они — непременно конформисты?

— Конформист тот из них, кто, не думая, принимает мнение другого, — парировал Карпов, деловито насаживая на вилку сочащееся сметаной и красным соком колесико помидоры.

— Но ведь должен существовать какой-то консенсус! — вмешалась Вершинина.

— Не наше слово, — хихикнул Карпов, — до чего не наше! — скроив серьезную мину, он медленно покачал головой. — Я вам сейчас случай расскажу — обхохочетесь!

Иду, значит, я пару дней назад слегонца поддатый вдоль ограды «Липок» со стороны дома Офицеров. Иду не один — с девушкой. Девушка осушила не больше — не меньше бутылку забористого «Толстяка» и несла ее, жертва интеллигентности, в руках, потому что ни одной урны в поле зрения не было. Ну, мы с ней дурачились немножко, смеялись, жестикулировали.

И не заметили… — понизив голос, Карпов явно бил на театральный эффект, — у входа в дом Офицеров целая бригада ментов лясы точила. А они-то нас заметили. Двое отделяются, значит, от всей этой честной компании, переходят дорогу. Тот, что в штатском, ведет такого грозного барбоса на поводке — ну, прямо, полицай времен Второй мировой.

А мы вроде как бежавшие из концлагеря партизаны, — Карпов захихикал. — Подходят с такими крутыми серьезными харями и давай нам про сто шестьдесят вторую статью заливать: мол, в нетрезвом виде появляться в общественном месте строго запрещается. Я достаю спокойно блокнотик, записываю фамилию, чин того дылды, что в форме, спрашиваю, чего они хотят. Они отвечают, что забрать нас хотят, говорят, что я, мол, на девушке висну и они очень сомневаются, донесет ли она меня до дома.

Я, конечно, смотрю на них как на

полных кретинов, каковыми они, к слову будет сказано, и являются, и заверяю их, что до дома — рукой подать, что я в нормальной физической форме и не собираюсь захламлять вверенный сержанту Аслоняну партией и правительством участок своим бренным телом. Тут девушка говорит:«Давайте попробуем найти консенсус». На что, беспокойно повращав глазами, мент в штатском откликнулся очень интересно.

— Что же он сказал? — нетерпеливо полюбопытствовала Вершинина.

— «Вы что, нам угрожаете?» — спросил. Я чуть не рассмеялся ему в лицо. Не знакома наша милиция с такими словами… ха-ха! С другой стороны, что же здесь странного? Я недавно статью читал, что даже в высшем личном составе высшее образование имеет только горстка… Вот вам и консенсус, — с некоторой горечью подытожил он, отодвигая тарелку с недоеденным салатом.

— Ну и о чем кроме тупости ментов свидетельствует твоя история? — скептически спросил Геннадий.

— Эх, давайте лучше выпьем! — проигнорировав вопрос Коркина, он посмотрел на Валандру. — И выпьем за то, чтобы в органах наконец узнали, что означает это славное латинское слово и чтобы оно не толковалось настолько превратно, что в любой момент могло бы подвести под монастырь интеллигентов всех регалий и званий.

Карпов наполнил бокалы.

— Консенсус нужно выстрадать! — воскликнул он, смахнув несуществующую слезу. — Вы согласны со мной, Валентина?

— Согласна, — Валандра с улыбкой поднесла фужер к губам.

Коркин тоже поднял бокал.

— Но самое главное для человека — открытый для продуктивного спора консенсус с самим собой. — Карпов поставил наполовину опорожненный фужер на стол.

— А если такой консенсус проблематичен и даже невозможен? — поинтересовалась Валандра.

— В таком случае мы имеем невротиков, истериков, шизофреников, маньяков…

— Опять ты со своей психологией! — с досадой произнес Коркин, — в университете, помню, с ума по всяким фрейдам да юнгам сходил и сейчас даже в такой приятной непринужденной обстановке все норовишь зациклить всех на своих определениях…

— А мне любопытно, — Валандра ободряюще посмотрела на Карпова, как бы приглашая его продолжить, — меня как раз сейчас интересуют маньяки.

Подогретый спиртным и вниманием со стороны Валандры, Карпов пустился в размышления.

— Если вас интересует психология маньяка — пожалуйста. Такой человек, обычно в детстве, получает психическую травму, которую он не может правильно осмыслить или просто не может изменить ситуацию. Он не может отделаться от этой мысли, она постоянно возникает в его мозгу, как незаживающая рана. Первоначальный опыт сопровождается таким шквалом отрицательных эмоций, что предвосхищая такую ситуацию в будущем, человек старается обезопасить себя и вырабатывает определенную систему реагирования на эту периодически возобновляемую ситуацию.