Последствия неустранимы
Шрифт:
– У нее спросите!
– Спрошу. Но скажи откровенно: кто, кроме тебя и Огнянниковой, знал о твоей, как ты говоришь, "беде"?
Туманов внезапно сник:
– Не знаю... Может, Анна разболтала. Лично я даже Наде не говорил, оттого Надя и... пошла на поводу у Головчанского.
– Что за человек Огнянникова, Олег?
– Поговорите с ней - узнаете.
– Уже говорил. Производит хорошее впечатление.
– Это Анна умеет - произвести впечатление.
– Почему она замуж не выходит?
– спросил Антон.
– Такие женщины обычно не засиживаются.
–
– Почему?
– Скучно ей с мужем. Анна и в работе такая: долго на одном месте не может. Начинала ресторанной официанткой, потом курсы продавцов закончила, проработала в магазине с полгода - бросила, в ПМК машинисткой устроилась, теперь вот, правда, в райпо на товароведской должности подзадержалась.
– Олег, не с Огнянниховой ли встречался Головчанский на твоей даче?
– Да не знаю я, - упрямо ответил Туманов.
– Может, и с ней. Но только, по-моему, у Анны без Головчанского поклонников хватает. Каждый год к разным морям в отпуск ездит. Прямо нюхом находит богатых мужиков.
– Головчанский тоже был не из бедных...
Туманов пожал плечами:
– Не знаю... Возможно, что-то и было между ними, когда Анна секретарем-машинисткой в ПМК работала, но с той поры много воды утекло.
– А, допустим... отомстить вам с Надей Огнянникова не могла?
– За что?
– Ты ведь ее первым мужем был. Вдруг заговорило оскорбленное самолюбие...
– Нет, - Туманов вяло махнул рукой.
– Анна здорово за меня не держалась. Да и не злопамятная она. Вспыхнет, а через минуту уже ластится.
– Насчет сплетен Огнянникова как?..
– Поболтать любит.
– Кто ее сфотографировал?
– Дурак какой-то... Сам я, честно признаться, той фотографии не видел. Стрункин Иван Тимофеевич мне сказал.
– И ты поверил на слово?
– Ну, как сказать... Я Анну спросил - она в лице изменилась. Выходит, знала, что есть такая карточка. Когда Анна не виновата, на нее хоть трактором наезжай - не отступит ни на шаг.
– Ну а в какой компании это случилось?
– Не знаю, не разбирался.
– Туманов вдруг отодвинулся от Бирюкова и с недоумением спросил: - Чего на Огнянникову разговор повернули? Я с повинной пришел, про мою вину и допрашивайте.
Бирюков поднялся, сел на свое место за столом:
– Знаешь, Олег, в чем ты виноват?.. В том, что отдал ключ от дачи Головчанскому. Неужели не понимал, что не для хорошего дела понадобилась Александру Васильевичу чужая дача?
– Так... начальник же попросил, не какой-нибудь шаромыга, - тихо проговорил Туманов.
– Вот этот начальник и втянул вас с Надей в такую грязь, от которой вам долго надо отмываться.
– Антон поглядел в усталые глаза Туманова. Иди, Олег, домой и ложись спать. У тебя скулы подвело.
– Не могу я спать, - сказал Туманов.
– Прими снотворное, успокойся. Твоя "явка с повинной" на языке юристов самооговором именуется.
– На суде наша тайна с Надей станет известна всему району. Такой позор...
– Постараемся, чтобы судебный процесс был закрытым.
– В райцентре тайну не закроешь.
– Придется вам с Надей уехать отсюда, если судьи не установят вашей вины.
– Да мне легче в колонию! Ведь не расстреляют же меня за убийство на почве ревности?..
– Иди, Олег, домой, иди...
Туманов упрямо не хотел уходить из кабинета, и Бирюкову самым серьезным образом пришлось доказывать упрямцу его невиновность. Когда в конце концов за Олегом все-таки закрылась дверь, Антон устало откинулся на спинку стула. В напряженном мозгу назойливо билось одно и то же: "Софья Георгиевна?.. Огнянникова?.. А если Надя Туманова?.." Ответа пока не было.
Бирюков взялся за телефон и набрал квартирный номер Головчанских. После нескольких продолжительных гудков в трубке послышался слабый, похоже, заплаканный женский голос.
– Софья Георгиевна?..
– спросил Антон.
– Нет, это сестра Сони.
– Мне бы Софью Георгиевну на минутку.
– Ее только что "Скорая" увезла в больницу.
18. Из крайности в крайность
Районная больница находилась на окраине райцентра, в сосновом бору. Собственно, это был целый больничный городок с двухэтажными лечебными корпусами и подсобными помещениями. В приемном покое Антон Бирюков узнал, что Головчанская госпитализирована в терапевтическое отделение, и прошел на территорию городка. По дорожкам между цветниками прогуливались выздоравливающие больные. У хирургического корпуса, в небольшой беседке, свежевыбритый старичок в полосатой больничной пижаме тайком покуривал сигарету. Антон узнал Пятенкова, остановился и спросил:
– Как жизнь, Максим Маркович?
Пятенков, словно испугавшись, подошвой тапочка мигом придавил окурок:
– Жизнь - на все сто! Выкарабкался, елки-моталки, с того света! Доктора пока не позволяют курить и принимать густую пищу. Куриным отваром потчуют. Но в том отваре все необходимые организму витамины имеются, кроме спирта. Так что, как говаривал мой покойный папаша, живы будем - не помрем.
– Больше не пейте всякую гадость.
– Что ты! Теперь стану вдвое наблюдательней. Обжегшись на коньяке, буду дуть и на водку... Тьфу, оказия! Хотел сказать "на воду"...
Бирюков шутливо погрозил старику пальцем и пошел дальше. Прежде чем встретиться с Головчанской, он переговорил с лечащим врачом. Состояние Софьи Георгиевны, по мнению врача, было вполне удовлетворительным, и никаких препятствий для беседы с нею не имелось.
– Правда, ведет Головчанская себя несколько странно, - сказал врач. То вдруг чуть не до истерики доходит, то впадает в прострацию.
– Чем это объяснить?
– спросил Бирюков.
– Основная причина, конечно, заключается в смерти мужа. Психическая травма очень серьезная. Вдобавок неуравновешенный, вспыльчивый характер. Временами Софья Георгиевна похожа на капризного ребенка, привыкшего, чтобы любое желание выполнялось как по мановению волшебной палочки. Сегодня, едва доставили в палату, потребовала успокаивающий укол. Медсестра, обрабатывая шприц, чуть замешкалась. Софья Георгиевна разбушевалась до истерики.