Послушник дьявола
Шрифт:
— Мы знаем оба, и ты и я. Теперь это не наша забота, это дело закона, и мы должны оставить все как есть, чтобы люди шерифа увидели. Не смотри туда. Может, я заметил даже больше, чем ты. Я знаю, что там. Нужно отвести наших людей и не испортить им этот день. Ну, пошли, нагрузим вместе тележку. Можешь, а?
В ответ Мэриет распрямил плечи, сделал глубокий вдох и решительно освободился от тонкой руки, все еще обнимавшей его.
— Я готов! — изо всех сил стараясь говорить тем же веселым деловым тоном, каким он звал всех к угольной площадке, заявил Мэриет, выскочил из ямы и принялся быстро укладывать дрова на тележку.
Марк,
Они погрузили свои трофеи, и дров было столько, что поверх них уже не оказалось места для маленького калеки. На обратном пути Мэриет нес его на спине, пока ручонки, обхватившие его шею, не обмякли — ребенок задремал. Тогда юноша переложил свою ношу себе на грудь, так, чтобы голова мальчика с волосами, похожими на кудель, покоилась у него на плече. Груз Мэриета был легким, от него было тепло на душе. А вот невидимый, неизмеримо более тяжелый груз холодил, как лед. Так думал Марк, наблюдая за своим помощником. Однако спокойствие Мэриета было незыблемым. Миг слабости прошел, и впредь такой оплошности не случится.
Они дошли до приюта святого Жиля. Мэриет внес мальчика в дом и вернулся, чтобы помочь втащить тележки по небольшому склону к сараю, куда складывали дрова; потом по мере надобности их будут колоть и пилить.
— Я пойду сейчас в Шрусбери, — сказал Марк, пересчитав своих цыплят, благополучно вернувшихся в курятник, усталых и радостно возбужденных после удачного похода.
— Хорошо, — отозвался Мэриет, не оборачиваясь, продолжая укладывать дрова в аккуратную поленницу. — Понимаю, кому-то надо идти.
— Побудь с ними. Я вернусь, как только смогу.
— Конечно, — ответил Мэриет. — Все хорошо. Они очень довольны. Это был отличный день.
Дойдя до сторожки аббатства, брат Марк заколебался. Его естественным побуждением было рассказать сначала обо всем брату Кадфаэлю. Конечно, полагалось бы поскорее увидеть людей шерифа, представляющих в графстве королевский закон, но ведь Кадфаэль поручил Мэриета ему, Марку, да и сам он был совершенно уверен, что страшная находка каким-то образом связана с Мэриетом. Шок, который тот испытал, был искренним и сильным, то, как отреагировал юноша, могло означать только одно — это касалось его лично. Мэриет ни о чем не догадывался, он даже подозревать не мог, что ему суждено обнаружить, но, без сомнения, понял, что нашел.
Пока Марк в нерешительности топтался под аркой ворот, его нагнал брат Кадфаэль: перед вечерней его послали в предместье к одному старику, маявшемуся болезнью груди. Кадфаэль хлопнул Марка по плечу, и тот, обернувшись, увидел, что милостью Господней его сомнения сами собой разрешаются. Марк благодарно вцепился в рукав Кадфаэля и попросил:
— Брат Кадфаэль, пойдем со мной к Берингару. Мы нашли в Долгом Лесу нечто ужасное. Это дело для него. Я уж тут стал молиться, чтобы ты подошел. Мэриет был со мной — это как-то затрагивает Мэриета …
Кадфаэль пристально посмотрел на Марка, взял его за руку, повернул, и они быстро
— Пошли-пошли, и пока можешь помолчать, расскажешь все один раз. Я вернулся раньше, чем меня ждали, и могу задержаться еще на час-два ради тебя и Мэриета.
Так вдвоем они и пришли в дом близ церкви святой Марии, где Хью Берингар жил со своей семьей. По счастью, освободившись от дневных трудов, Хью к ужину приехал домой. Он тепло приветствовал монахов, и у него хватило такта не предлагать брату Марку отдохнуть и перекусить раньше, чем он облегчит свою душу рассказом. Что Марк и сделал, очень аккуратно выбирая слова. Он осторожно следовал от факта к факту, как будто ступал по камням, переходя бурный поток.
— Я окликнул его, потому что с моей стороны кучи дрова прогорели, ветер отнес пепел до самых верхушек деревьев, и ближайшие ветки были подпалены, листья на них стали коричневыми и сморщились. Значит, огонь погас совсем недавно. Я и хотел обратить его внимание на это. Подпалены и стали коричневыми листья этого года, и пепел еще серый, ему всего несколько недель. И Мэриет охотно пошел, но на ходу не выпустил грабли, а поволок их за собой: он хотел стащить верхушку кучи, там, где не прогорело. Вот и устроил настоящий обвал из дров, земли и листьев, и эта штука выкатилась со всем прочим к нашим ногам.
— Ты видел все отчетливо, — мягко сказал Хью. — Опиши, пожалуйста, что это такое.
— Это модный длинноносый сапог для верховой езды, — уверенно заявил Марк, — покореженный, ссохшийся и сморщенный от огня, но не сгоревший. А в нем человеческая кость и обгоревшие куски материи от штанов.
— У тебя нет никаких сомнений, — произнес Хью, с улыбкой глядя на молодого монаха.
— Никаких. Я видел торчавшее из кучи круглое колено, от него и отвалилась берцовая кость, — подтвердил бледный, но спокойный Марк. — Так получилось, я видел, как она отваливалась. Я уверен, там весь человек. Огонь занялся с другой стороны, прошел насквозь, сильный ветер гнал его, и, может, поэтому от человека много чего осталось, достаточно для христианского погребения. По крайней мере кости можно собрать.
— Если ты не ошибся, это обязательно будет сделано, — пообещал Хью. — Продолжай, расскажи все до конца. Итак, брат Мэриет увидел то же, что и ты. А дальше?
— Он был совершенно подавлен и потрясен. Перед этим он вспоминал, как приезжал сюда ребенком и помогал старому угольщику. Я уверен, Мэриет и не подозревал ничего, он только говорил о своем детстве. Я сказал ему, что прежде всего нужно увести домой наших людей и сделать это так, чтобы они не перепугались, чтобы не смутить покой их душ, и он храбро выполнил свою долю работы. Мы оставили все, как было, и что невольно потревожили, тоже не тронули. Утром, как только рассветет, я могу показать вам место.
— Думаю, — неторопливо произнес Хью, — пусть лучше это сделает Мэриет Аспли. А теперь, раз ты рассказал все, что хотел, садись вместе с нами за стол, перекуси и выпей, пока мы обсудим это дело.
Облегченно вздохнув — только что он сбросил с души тяжелую ношу, — брат Марк послушно сел к столу. Молодой монах отнюдь не благоговел перед знатью, а будучи чужд гордыне, не знал и раболепия. Когда Элин сама принесла им с Кадфаэлем еду и питье, он принял все просто и охотно, как блаженные принимают милостыню: всегда с удивлением и радостью, всегда безмятежно.