Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов
Шрифт:
Брюс, начавший рассказ очень уверенно и бодро, все более терял кураж и последние слова произносил почти виновато.
– Ты мне скажи, – перебил его Николай Степанович, – памятник мне – для чего был поставлен?
– Ну как?.. – совсем потерялся Брюс. – Памятник: Колька, но ведь ты же на самом деле великий поэт…
– Был, – жестко сказал Николай Степанович. – Пока по приказу твоему не засушил свой дар и не обрел новый. И потом – ты же знал, что я жив.
Брюс
– Откуда? Думал – как все…
– Что это было – тогда, в шестьдесят восьмом?
– У Фламеля прочитал: есть симпатический яд, только на тех действующий, кто ксерион практикует. Будто бы в конце великого делания разгонка происходит: кровь драконья, ксерион – на дно опускается, а яд драконий, не выговаривается имя его, в небо возносится. Страшный это час: духи земли и воздуха бьются между собой, и мертвецы встают и сходятся к атанору…
– Яков Вилимович, а ты сам, своими руками ксерион получал?
– Не хватало у меня стойкости, Колька. Жить любил…
– Откуда же брался ксерион у Ордена – да еще так много?
– От самого Фламеля.
– Ты с ним встречался?
– Да. Последний раз – получал когда для американцев груз…
– Как он выглядит?
– Как сейчас – не знаю. А тогда маленький такой сухачок был, лысый, на плечо кривенький. Зоб вот такой…
– Зоб? А пятна на лбу не было?
– Пятна на лбу? Да вроде бы нет. А в чем суть?
– Да так. Есть у нас тут знакомый – с пятном на лбу. Ксерионом торгует.
– Торгует? И что же он за него просит?
– Детишек. Да не простых, а специальным образом покалеченных.
– Ох ты: Нет, не Фламель. И не от Фламеля. Тот подобно промышлять не смог бы. Благородная натура…
– Значит, говоришь, зоб.
– Вот такой.
– Понятно: Яков Вилимович, скажи-ка: ты сам часом не стал веками мыслить? В пятьдесят третьем нас громили, гнали, в щели затаптывали – что тебе стоило дверь приоткрыть? В шестьдесят восьмом…
– Стоп, Колька. Не то говоришь. В шестьдесят восьмом исполнить я уже ничего не мог, не успевал. А в пятьдесят третьем – кто ж вас, мерзавцев животных, в мирские дела голову совать заставлял? Чем сами меряли. тем и вам отмеряно стало. И роптать нечего. А главное, брате, я уже и так сказал: по чужому наущению действовали, аки паяцы безмозглые в вертепе злоблестящем: Да и был я в пятьдесят третьем в стране Австралии, от румов вдалеке. Письмена изучать блажь пришла…
– Какие там письмена?
– А вот есть. Место такое, с аборигенского ежели перевести правильно, то получится: На Воздусях. Камнищи огромные со знаками, на них выбитыми.
– Сам пробовал что-нибудь на камнях тех выдолбить?
– Про-обовал, – Брюс прищурился. – Откуда знаешь?
– Черный камень, матовый, будто бы прозрачный на полпальца? Когда откалывается, скол острый, что бритва?
– Точно. Где видел?
– В Африке. Там целый город, почти неразрушенный. Только заросший. В нем в шестьдесят восьмом, как раз накануне катастрофы, наблюдал я борение духов воздуха и земли и хождение мертвых. Так вот, Яков Вилимович, продолжаю я свой вопрос: нашел ли ты тех, кто за всем безобразием стоит, и знаешь ли, где у них находится мягкое брюхо?
Брюс долго молчал.
– Что сказать: Конечно, нашел. Не знаю единственно, что с этой находкой делать. Ибо зело сия запутана кудель, и неможно извлечь мертвоносное волокно, не истребив живаго: Да и то сказать: мертвоносность-то я сам, по собственному неразумению выявляю. А – кто мне укажет, что прав я?
– Яков Вилимович. Не крути. Ты ведь пришел ко мне. Значит, знал, для чего?
– Да знал я, Колька, знал – токмо, может, забыл дорогой: Эх, не обижайся: слишком я обрадовался, когда тебя учуял, голову потерял. Не знаю сейчас, правильно ли сделал, что пришел.
– Правильно, Яков Вилимович. Правильно.
– Не послушаешь ведь ты меня, когда узнаешь все.
– И это может быть.
– Ты ману свою про Дракона дописал? Я помню, тебе еще три книги оставалось…
– Дописал. Не нравится она мне. Как учили, портил я форму, чтобы избежать совершенства…
– За это и сердит на стариков?
– Может быть. Трудно себя понять.
– Трудно: Да нет, что тут может быть трудного. Мог ты быть таким поэтом, что Бог бы заслушался и по-твоему стал бы миром править. Силы в тебе были – страшные: Оттого, может, и произошло все тогда. Чтобы – не дать, не допустить: Вот – не допустили. Не таской, так лаской.
– О чем ты говоришь, Яков Вилимович?
– О том, чего не знаю. Знаешь, как легко говорить, о чем не знаешь? И наоборот: Чем меньше знаешь, тем легче говорить.
– Вернемся к трудному.
– Ладно. Скажу. Что хочешь знать?
– Куда ушли асуры?
– Да, Колька, спросил: Куда – не знаю. А войти к ним будто бы можно с острова Шаннон…
– С острова Шаннон? – тихо сказал Николай Степанович. – Туле: Полая Земля…
Тихие идиоты. Как все сходится.
– Да, сходится. И вряд ли спроста.