Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов
Шрифт:
Но это не сейчас.
Он расставил свечки, расставил спасательный отряд — эх… гвардия народная, молоко с песочком… — ещё раз на всякий случай сверился с картой, чтобы не вышло, как у Стёпки (не виноват парнишка, рассуждал правильно, кто ж мог знать, что существует ещё один Ирэм — или как его, вот этот, вниз по склону, называется? — не заклятый, а просто брошенный) — нет, всё верно, на пути только океан и дальше уже пустыни, пустыни, пустыни…
Не паникуй, успокоил он сам себя, даже если и промахнёмся — свечек хватит ещё на две попытки.
Он щёлкнул
— Идиот я старый, вот что! А ну, пошли вниз! Вниз, в город. Пошли, пошли…
— Зачем? — спросил Стёпка, прикрывая ладонью рот Лёвушке.
— Да затем, что это как в румах — из подобного в подобное! — Брюс уже сгрёб свечи, карты, сунул за пазуху, в обширный внутренний карман поношенной джинсовой куртки. — Если с семизубца войдём — окажемся вот, в центре мишени… — он пальцем изобразил что-то в воздухе, но и так было понятно. — Что, Колька сидеть по стойке смирно будет? Да нет, конечно, и искать его надо уже где-то в воротах. Тогда с одной свечечки…
— Понял, — сказал Стёпка. — И кажется, я эти ворота видел…
49
Самая же главная истина состоит в том, что Господь не фраер.
— А план был хорош, Николай Степанович, — вздохнул Толик. — План был изящен…
Николай Степанович пожал плечами. Что толку от самых блестящих планов, если они невыполнимы в принципе?
Да, можно построить песчаную яхту. Можно. Нашлись и подходящие колёса, нашлись и прочные жерди для рамы и для мачты, нашлась неимоверной прочности ткань для паруса…
Пустыня лежала ровным белым столом, звала.
Но Армен сделал за ворота только несколько шагов — и упал, его быстро втащили обратно (молодец Шаддам, сообразил про страховочную верёвку!), и вот теперь он лежал, не приходя в сознание, высохший почти до мумиеподобного состояния.
Выход за ворота был им заказан. Надо полагать, навсегда.
— И ты не сможешь? — тихонько спросил Николай Степанович Шаддама; тот покачал головой. Плоть есть плоть…
А сколько продержусь я, подумал Николай Степанович. Да ни черта я не продержусь, Армен тоже принимал ксерион, как и все прочие наши. Живы мы только в городских стенах… если это можно назвать жизнью, конечно.
Интересно, а дошёл ли до цели крыс Собакин?..
Николай Степанович стоял в проёме ворот, один. Остальные ушли, спрятались в тень. Последнее время всё острее чувствовалась дневная жара и ночной холод.
Над пустыней дрожало марево, и потому пустыня временами становилась похожа на текущую воду.
Ворота открыты. Иди.
Наверняка вот здесь, за воротами, песок перемешан с костями людей и животных. Он стал смотреть, и показалось, что в волнах и изгибах проступают очертания черепов и рёбер.
Так можно увидеть вообще что угодно.
Поэтому на слабое блёклое движение где-то вдали он поначалу просто не обратил внимания. Маленький
Потом там возник отблеск. И ещё один отблеск.
И вдруг как-то сразу — прозрение, серендипити — Николай Степанович увидел, что это человек. Маленький сгорбленный человек в белой одежде — и с фонарём в вытянутой руке. Он был недалеко, шагах в ста.
— Эй! — закричал Николай Степанович и замахал руками. — Э-э-эй!!! Сюда!!!
Человек поднял фонарь повыше и стал озираться. Он был в темноте, и свет его жалкого фонаря не доставал до стен города и до ворот.
— Сюда!!! Сюда!!!
Залитый ослепительным солнцем, человек не видел ничего вокруг. Потом… потом он пошёл вроде бы на звук, но заколебался, повернулся…
— Сюда!!! Идите сюда!!! Тут ворота!!!
Он высоко поднял фонарь — и, словно рассмотрев что-то наконец, пошёл быстро, почти побежал, влево от ворот.
— Мы здесь!!! — прокричал Николай Степанович, голос вдруг сел, дальше шло лишь сипение и клёкот.
Человек, пробегая совсем недалеко, отмахнулся от него — и скрылся из виду, преследуя что-то куда более важное, чем заблудившиеся путники…
Николай Степанович долго стоял, уронив руки. Такой досады от несбывшегося, от обмана — он не мог припомнить. Наверное, было что-нибудь. Но давно. Успел забыть…
Он повернулся и пошёл, из последних сил волоча себя, в тень под трибунами. Навстречу ему бежал, раскинув руки и что-то неслышно вопя, Стёпка. За Стёпкой шёл, так же раскинув руки, Филя. Ну вот, подумал Николай Степанович, наверное, это конец. Он ничего не чувствовал, кроме безумной жажды.
В ожидании парабеллума
Отец упал прямо на меня, я еле успел подхватить его, а меня подхватил Филя, и вот таким сложным способом мы не покалечились. И ещё все должны благодарить Хасановну, потому что она орала: не давайте им много пить! Не давайте много пить! И, как потом оказалось, этим спасла всех. Оказывается, как голодного убьёт миска каши, так и иссохшего убьёт стакан воды.
Мы с Ирочкой бегали и этим чёртовым Граалем таскали воду из фонтана, чтобы просто обливать наших, лежащих кто почти без, а кто и просто без сознания.
Шаддам просто заполз в этот фонтан и там лежал. Вода была дико холодная, но он только скалил зубы.
Хуже всего было маменьке и Армену, и хорошо, что Петька остался в Марселе, а уж тем более тётя Ашхен. А то бы они тут извелись.
Честно говоря, не было даже минутки, чтобы посмотреть по сторонам…
50
— Доктор Ливингстон, я полагаю?
Никто не заметил, как стена пошла трещинами. Как напружинилось выступавшее из камня плечо, как набычилась шея. И только когда каменная кладка подалась и начала обрушиваться, люди — те, кто в этот момент не лежал под трибунами, а носил воду, то есть Стёпка и Хасановна, — посмотрели в ту сторону.