Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов
Шрифт:
– Хо! Николай Степанович! – крикнула она, подходя. – А почему этот изверг держит вас на скамейке, а не ведет в дом?
– Не вздумай про гостиницу сказать, – не раскрывая рта, предупредил Коминт. – Убьет.
– Не дурак, – тем же манером ответил Николай Степанович и встал.
– Здравствуй, Ашхен, – он приложился к ручке. – Как ты чудесно выглядишь… Я забежал на десять минут, у нас симпозиум в Пушкинском, нельзя опаздывать. На обратном пути обязательно загляну.
– А правда, что
– Хвост показался? – обрадовался Коминт. – У Маши?
– Да не у Маши хвост, а на концерте у Маши… Ай, ну вас, все равно не верите, по глазам вижу.
– Я убегаю, Ашхен, – сказал Николай Степанович, – но, может быть. вечером буду с визитом. Или завтра. Да, на всякий случай: у тебя свечи есть?
– В жопу, что ли?
– Да нет, в подвал сходить…
– Надо посмотреть, не помню. Если не все сожгли: мы тут неделю без света сидели.
– Если нет, я куплю, – сказал Коминт. – Так до вечера, Степаныч?
– Я позвоню.
– Опять по бабам собрались? – подбоченилась Ашхен.
– Нет, – серьезно сказал Коминт. – Сначала по мужику. Потом, если придется, и по бабе. Хочешь, тебя возьмем.
– Свечку держать! – догадалась Ашхен.
Николай Степанович купил пригоршню омерзительных бурых скользких жетонов для таксофона, нашел будку в тихом переулке, куда не доносился заглушающий все шум автомобильной реки, достал записную книжку: Половина номеров уже была вымарана, большая часть оставшихся исправлена, и все они вот уже двадцать восемь лет не имели никакого смысла. Но тем не менее Николай Степанович регулярно обзванивал тех, кому принадлежали эти номера, потому что когда-то эти люди были рыцарями ордена Пятый Рим.
– Добрый день, – говорил он. – Я хотел бы поговорить с…– и называл рыцарское имя абонента. – Извините…
– Добрый день. Я хотел бы поговорит с Шорником. Извините.
– Здравствуйте. Я хотел бы поговорить с Кузнецом. Извините.
– Добрый день. Я хотел бы поговорить с Бондарем. Извините:
Это повторялось в Москве, это повторялось в Париже, это повторялось в Праге, это повторялось в Лондоне и Берлине…
И тем не менее с упорством железного автомата он хотя бы раз в год обзванивал все оставшиеся телефоны.
– Добрый день. Нельзя ли поговорить с Рыбаком?
– Да что вы трезвоните-то без конца!
– Извините, – и Николай Степанович повесил трубку.
То ли от бесконечных гудков, то ли от ошеломляющего известия в голове зашумело. Он вышел из будки. Текла вода. Впереди, на Новом Арбате, гремели оркестры, весело кричали люди, в воздух летели зеленые шарики. Все смешалось: первопрестольная ни с того ни с сего отмечала День святого Патрика.
– Пойдем пива попьем, что ли, – сказал он Гусару.
Умом он понимал, что сейчас, подобно Робинзону, обнаружившему на песке своего острова след босой ноги человека, он должен то ли ужаснуться, то ли высоко запрыгать от радости, то ли разорвать в клочья старую шляпу – в общем, как-то среагировать. Но вместо всего этого он просто с тихой грустью ощутил, что слишком давно живет на этом свете…
Пиво было не только вкусным, но и бесплатным. Пили его вокруг небольших одноногих мраморных столиков. Соседом и товарищем по холявному угощению оказался щуплый старичок в распахнутом сером макинтоше. На груди старичка размещались многочисленные орденские колодки.
Николай Степанович рассчитывал попить натуральный ирландский «гиннес» в покое, подумать как следует…
– Вы, наверное, бывший офицер? – обратился к нему старичок.
– Так точно, – машинально ответил Николай Степанович.
– Сократили? – посочувствовал старичок.
– Да, – сказал Николай Степанович. – Уж так сократили, врагу не пожелаешь…
– Вот и я говорю, – сказал старичок. – До чего дошли – оркестр американской морской пехоты играет на Арбате! Вы, извиняюсь, артиллерист или ракетчик?
– Куда пошлют, – туманно ответил Николай Степанович.
– Понятно, – вздохнул старичок. – Гриньков Иван Трофимович, майор в отставке. Государственной безопасности, между прочим. Я это почему говорю – сразу видно человека, который не начнет хватать за грудки и обвинять в палачестве…
– Верно, – сказал Николай Степанович. – В этих делах я больше на Всевышнего уповаю.
– Так вы верующий? – изумился старичок Гриньков. – Впрочем, сейчас я ничему не удивляюсь. Удивляться я отвык уже давно…
– Я тоже, – сказал Николай Степанович и представился нынешним своим именем.
– Если мы с вами здесь подольше постоим, – сказал отставной майор, – я вам такое расскажу…
Николаю Степановичу нужно было как-то скоротать время до вечера. Кроме того, он явственно чувствовал, что старый майор намекает: бесплатный «гиннес» не худо бы отполировать казенной четвертинкой. Ветераны органов, как давно заметил Гумилев, отличались поразительным долголетием, в отличие от фронтовиков.