«Посмотрим, кто кого переупрямит…»
Шрифт:
На шаламовской ноте и закончился вечер. И не только потому, что был исчерпан список выступающих, а еще из-за того, что после него сказать было нечего. Дальше– молчание…” [618]
Илья Эренбург: записку в карман и заключительное слово
Уже в начале шаламовского слова Эренбург получил из зала записку, которую спокойно развернул, спокойно прочел и спокойно положил в карман. Может быть, это было требование кого-то из сидящего в зале начальства прекратить это безобразие, а может быть, и нет [619] .
618
Гефтер В. С. 651.
619
Логично было бы предположить, что он проложил дорогу серии других
В любом случае Эренбург “это безобразие” не прекратил.
Но на том, что кульминацией вечера, продлившегося два с половиной часа, был именно Шаламов, сошлись, кажется, все – от автора проигнорированной Эренбургом записки до главного устроителя.
Закрывая вечер, Эренбург сказал:
“Наш вечер окончен. По-моему, он был очень хорошим. Пусть не обижаются мои товарищи писатели, но для меня самым лучшим был студент МГУ, который чудесно читал стихи. Может быть, как капля, которая все-таки съест камень, наш вечер приблизит хоть на день выход той книги, которую мы все ждем. Я хотел бы увидеть эту книгу на своем столе. Я родился в один год с Мандельштамом. Это было очень давно. Впрочем, со времени того периода, который называется периодом беззакония, тоже прошло уже много времени. Подростки стали стареть. Пора бы книге быть.
Товарищи, вечер окончен. Спасибо вам!” [620]
После вечера
Выступление и проза Шаламова были, видимо, неожиданностью и для устроителей, и для председательствующего.
Валентин Гефтер вспоминает:
“Лица части сидящих в первом ряду были бледными – то ли от страха за мехмат и себя, то ли от неприятия услышанного, того, что перечеркивало их мир с собственной совестью и советской властью заодно с правопорядком. Но вот что Илья Григорьевич будет в шоке, предвидеть было сложнее. Тут же, в лифте он с упреком сказал мне: «Что ж вы меня не предупредили о том, что будет читать Шаламов!» Видно, только что сказанное выходило за пределы допустимого – даже при его опыте, умудренном всеми тонкостями подсоветского выживания. А может, именно благодаря этому опыту…” [621]
620
[Адлер Г. С.] С. 261.
621
Нич Д. С. 69.
Но, продолжает Гефтер, “…оргпоследствий после вечера Мандельштама, как мне помнится, не последовало. По крайней мере, известных мне. Не помню даже, был ли «разбор полетов» на комсомольско-партийном уровне, а тем паче – на административном” [622] .
А вот Надежда Яковлевна торжествовала и праздновала эту победу “у себя”, то есть у Шкловских в Лаврушинском. Тут “председательствующим” был Гладков:
“После едем к Шкловским. Я покупаю водку «Горный дубняк» (другой не было), колбасы, апельсины. Устраиваем пир. Н. Я. возбуждена и счастлива. Сидим долго. Коля читает стихи. Еду ночевать к Леве. Н. Я. по телефону благодарит И. Г. Странно, он с женой Л. М. на «вы», а она с ним «на ты». Слышать это удивительно почему-то. ‹…›
622
Шаламов В. Т. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 7, доп. М., 2013. С. 302.
Рад за Н. Я. Она, кажется, осенью получает кооперативную квартиру” [623] .
Вскоре после вечера Н. Я. Мандельштам напишет о нем Н. Е. Штемпель: “Наташенька! 13/V был вечер Оси в МГУ – на мехмате. Председатель Эренбург. Выступали Коля Чуковский (дурень), Степанов, Тарковский, Шаламов. Народу масса… Всё отлично, хотя Чуковский и Тарковский несли чушь” [624] .
Так прошел первый в СССР публичный вечер Осипа Мандельштама. Зиновий Зиник называл его “ключевым эпизодом литературного инакомыслия той эпохи” и “увенчавшейся успехом политической акцией” [625] .
623
Гладков
624
Об Ахматовой. С. 365.
625
Подробнее см.: Неклюдов С. Ю. Варлам Тихонович Шаламов: 1950–1960-е годы // Варлам Шаламов в контексте мировой литературы и советской истории. Сб. ст. М., 2013. С.17–22.
Так это или не так, но глотком свежего и поэтического воздуха для нескольких сотен людей, собравшихся в мехматовской аудитории, он безусловно стал [626] .
Эпизод непонимания: Н. Я. Мандельштам, О. С. Неклюдова и В. Т. Шаламов
(Публикация, вступительная заметка и комментарии С. Соловьева)
Писательница Ольга Сергеевна Неклюдова и Надежда Яковлевна Мандельштам общались, судя по всему, очень немного, хотя у них было немало общих знакомых.
626
Ее мать, Ольга Викторовна Чернова, была не родной, а приемной дочерью Чернова.
Ольга Сергеевна Неклюдова родилась в 1910 (по другим данным – в 1909) году. По причине дворянского происхождения долго не могла поступить в институт, поэтому училась в трех разных вузах: во Владикавказе, в Саратове и в Москве, в Пединституте им. Н. К. Крупской. Оставшись в столице, работала журналистом, преподавала в школе, была литературным консультантом при Союзе писателей. Печататься начала в конце 1930-х гг., является автором более десяти книг повестей и рассказов; с 1943 года – член Союза советских писателей [627] . Ее главная книга – роман “Ветер срывает вывески”, высоко оцененный Варламом Шаламовым, – так и не была опубликована. Замужем была трижды, последний раз с 1956 по 1966 год – за Варламом Тихоновичем Шаламовым.
627
Впервые: Мир искусства. СПб., 2001. Сб. 4. С. 133–173. Для наст. издания дополнено и переработано.
Судя по всему, личное знакомство Ольги Сергеевны с Надеждой Яковлевной произошло именно в связи с вхождением Шаламова в круг общения Н. Я. Мандельштам.
Публикуемые письма относятся к периоду нарастающего охлаждения в отношениях между Шаламовым и Неклюдовой: об этом свидетельствуют нашедшие отражение в письмах того же времени последние попытки сохранить брак: “Не сердись на меня, приезжай с миром и будем склеивать нашу жизнь” (сентябрь 1965 года) [628] .
628
С легкой руки К. И. Чуковского в СССР были напечатаны все три автобиографические книги В. Андреева: “Детство”, “Дикое поле” и “История одного путешествия”.
Вероятно, слухи об этом дошли через общих знакомых, например, через Л. М. Бродскую [629] , до Н. Я. В то же время именно в июне 1965 года завязывается бурная переписка Н. Я. с В. Т. Шаламовым после личной встречи на вечере памяти О. Э. Мандельштама 13 мая 1965 года.
В этой связи особенно понятно, почему попытка Н. Я. Мандельштам воспользоваться случайным, в общем-то, поводом “открыть глаза” Ольге Сергеевне на значимость мужа как писателя вызвала столь резкую отповедь со стороны последней. Ольга Сергеевна Неклюдова была человеком резким, страдала, как и многие, от цензурных препятствий своим публикациям, и потому такое отношение к ее рассказам со стороны столь уважаемого человека, вдовы гения, как и непрошеные советы от малознакомого человека не могли ее не покоробить. Знакомство их не продолжилось.
629
Бродская Лидия Максимовна (урожд. Сегаль, 1892–1977) – художница и переводчица, переписывалась с А. Блоком и М. Цветаевой. В 1950–1960-е гг. знакомая В. Т. Шаламова и О. С. Неклюдовой. Л. М. Бродская одной из первых в среде московской интеллигенции оценила стихи Шаламова, не раз бывала на их с Неклюдовой квартире в доме по Хорошевскому шоссе в 1957–1965 гг.
Письма публикуются по подлинникам, хранящимся в РГАЛИ. Ф. 2509. Оп. 1. Д. 22 (письмо О. С. Неклюдовой) и Д. 47 (письма Н. Я. Мандельштам).
Н. Я. Мандельштам – О. С. Неклюдовой <Не ранее начала июня 1965 г., Москва>
Милая Ольга Сергеевна!
Я всё собиралась написать вам, но у меня просто какой-то паралич: не могу ничего делать. Усталость это или просто “мрак”, не знаю.