Пособие по перевороту
Шрифт:
Я не принял поправку цензуры и шумно потребовал гласного разбирательства "произвола со стороны недобитков от Главлита".
В пари, которое я заключил с Солодиным (ящик хорошего коньяку), приняло участие все министерство. Лично Федотов разбивал наши сжатые в рукопожатии руки.
В конце рабочего солнечного июньского дня с той стороны Парка Победы, где выставлены на обозрение дулами как раз на въезжающих в столицу гостей огромные и зеленые, как кузнечики, пушки, пулеметы и жукообразные танки, к охраняемым милицией объектам подъехала вереница черных министерских "Волг" и частного автотранспорта. В Парке высадился невиданный
Мы подошли к ближайшему танку. Вокруг, как водится, стали собираться любопытные. Милиция заняла ключевые позиции.
– Лезь, - ласково сказал Солодин.
– А вы разве не хотите попробоваться в роли героини?
Как потом рассказывал Федотов, через несколько минут из-под танка раздался сдавленный голос Солодина: "Ну, ты теперь понял, что надо вычеркнуть эту сцену?!"
Ящик коньяка, проигранный мной, пили всем управлением до конца дня. Кто-то остался на сверхурочные...
А ночью произошла неприятность: жена одного из наших пустяковых сотрудников, кстати, впоследствии оказавшегося страшной сволочью, фактически "сдавшим" команду, позвонила мне и сообщила, что ее муж попал в вытрезвитель. Я перезвонил Солодину.
– Приезжай срочно ко мне, - сказал Солодин,- поедем вместе.
Я приехал.
– Иди лови машину, желательно черную, - сказал он, - нам же надо переиграть ментовку, а они видали всяких начальников.
– Я на казенной.
– Пусть ждет здесь. Если поедем на министерской, все завтра будут обсуждать клубничку в твоем управлении.
Я поймал черную машину, и мы подъехали к вытрезвителю к самому подъезду. Дежурный, увидев двух при параде, помчался, было, докладывать обстановку. Солодин на ходу сунул две бумажки: одну поменьше шоферу, чтобы ждал, другую побольше дежурному и вполголоса назвал фамилию нашего бедолаги.
Нас без лишних вопросов провели в двадцатиметровое вонючее помещение с двухэтажными нарами, пол которого был залит нечистотами. Слышались стоны, отхаркивания и рыгания.
– Ищите своего сами, - сказал дежурный.
Когда мы его, наконец, нашли, первые его слова были: "Владимир Алексеевич, и вы тут?"
По дороге домой Солодин сказал мне: "А ведь вытрезвитель роднит". Он имел право так шутить. Он был аристократом.
Солодин - исключительное явление российской действительности. Пример того, как дворянин взялся служить "заглотчикам" не ради корысти - у него до смерти была квартира - две комнатенки, не было собственной машины, дачи, прислуги и регулярных Канар. Взялся (как выяснилось в среду, пятого июня, за два дня до его смерти), чтобы раскачать и уничтожить власть, отнявшую у него право бивать морду старым русским (коммунякам) и новым, строящим циничное и хамское общество.
Вспоминать о Солодине стыдно. Не стыдно о нем не забывать.
Сегодня кого из писателей ни спроси, говорят о "великой с ним дружбе".
Не было этого. Было его одиночество при живых Чаковском, Стаднюке, Карпове, Кожевникове - всех тех, кому он книги подправлял. Делал это не из трусости и, уж конечно, не от уважения, а из-за глупого русского пигмалионизма. Их книги он не пускал тоже (и это меня, юного, с литературным начальством всегда роднило), только их он не пускал - так хочу думать - по причине их несостоятельности и неграмотности. Ну, а раз
Он многим помог в жизни, и его любили, чаще на словах. Писатели народ такой... Ждали: может быть, красные придут, может быть, некрасные. И, когда оказалось, что пока - некрасные, многие тоже свой родной красный цвет поубавили, как будто так и было... Стали розовыми, ро-зо-вы-ми, ра-зо-вы-ми, чтобы было удобно в случае чего сказать: виноват, запачкался, но ведь не сильно же, не сильно! Попробуйте доказать: чего больше в розовом - белого или красного. А Солодина записали на всякий случай в резерв. Он умер потому, что был в резерве.
Мы с ним не дружили. Вовиком, Володей, ВАСом, шефом я его не называл. Всегда он был для меня интеллигентом, великолепным чиновником, невероятно образованным человеком, но оставался в памяти тем самым Солодиным цензором: когда я написал, а он запретил. На похоронах я сказал, что в запрещении есть своя прелесть, в особенности тогда, когда это совершает Тютчев... Или, если цензор в приятельствовании.
Я никогда ничего не вспоминаю, я открываю записи. В записных книжках у меня еще много про Солодина: и про то, как он один, отогнав идиотов-милиционеров с автоматами, с ледяным спокойствием, одной только силой духа и слова остановил разъяренную, подстрекаемую, оплаченную толпу в девяносто третьем, на площади перед мечетью, что возле проспекта Мира; и про дни путча, когда была обстреляна его машина, а он вышел из нее и, пока с перепугу поседевший, жрущий пригоршней валидол шофер, что называется, "сушил портки", рассказал актуальный, как он выразился, анекдот, про русского, еврея и чукчу, которых вели на расстрел; есть записи и про Краснопресненский суд девяносто четвертого, где он свидетельствовал о русском фашизме, а лепечущий, вызванный впервые в жизни свидетелем замгенпрокурора пытался убедить присутствие, что уже и слово это - "фашизм" стало атавизмом. Он напоминал даму, свидетельствующую, что в СССР секса нет.
Кое-что из этих записей пригодилось мне для моей повести "Пособие по перевороту", которую мы обсудили с Солодиным накануне небытия. Он посоветовал заменить подлинные имена вымышленными. Поскольку главному герою подходило множество имен, мы решили так и остановиться на нейтральном Каликин.
Меня Солодин называл - вольтерьянцем, лиру свою он передал Виктору Монахову, зампреду Палаты по информационным спорам, что при президенте, ему же велел посвятить эту повесть, что я и делаю.
Начинающий писатель отличается от неначинающего тем, что обязательно думает, что эпиграф бывает только в начале книги.
В.Солодин
Эпиграф, украденный из Гоголя, с тем только исключением, что Солодин не был рыжим, как Рудый Панько, и был не хуторянином, а дворянином.
Это что за невидаль: Пособие по перевороту? Что за пособие? И швырнул в свет какой-то Солодин. Кто такой Солодин? Слава Богу, еще мало украли компьютеров в Госкомпечати и ноутбуков в Федеральной службе Ростелерадио. Еще мало народу всякого рода и звания вымарало пальцы в картриджах. Дернула же охота и Солодина - последнего цензора Государства Российского потащиться вслед за другими. Право, флоппи-дисков развелось столько, что не придумаешь скоро, куда бы только засунуть их...