Пособие по укрощению маленьких вредин. Агрессия. Упрямство. Озорство

Щербинина Юлия Владимировна

Наконец, третья воспитательная метафора – «магическое перевоплощение» – опирается на образ ребёнка как «нечеловека»: недостатки усугубляются до нестерпимости и происходит отлучение от человеческих благ. Девиз взрослых: «Уйди, ты не наш!» Здесь появляются мотивы изгнания и сиротства: ребёнок должен ощутить ценность «человечности»; осознать, какое это счастье – быть хорошим и послушным.

Яркие литературные иллюстрации – сказки Оскара Уайльда «Звёздный мальчик» (за высокомерие и жестокость маленький красавчик превращён в урода), Сельмы Лагерлёф «Путешествие Нильса с дикими гусями» (грубый и непослушный мальчишка уменьшается до размеров гнома), Лазаря Лагина

«Старик Хоттабыч» (вредный Гога наказан собачьим лаем вместо членораздельной речи).

Здесь возможна также персонификация карательных функций: полномочия судьи и вершителя наказаний делегируются конкретному персонажу. Как дети изобретают виртуальных компаньонов по шалостям – так взрослые придумывают себе специальных помощников в борьбе за дисциплину и порядок.

Госпожа Метелица обливает смолой нерадивую девицу. Мэри Поппинс заставляет строптивого парнишку бегать вокруг садовой скамейки и воображать, будто он совершает кругосветное путешествие. У сказочника Оле Лукойе два зонтика – разноцветный (для послушных деток) и простой чёрный (для маленьких вредин). Проще всех поступает Морозко – просто лупит посохом неслухов.

Особым рвением на этом поприще прославился Песочный человек из одноимённой сказки Э.-Т.-А. Гофмана. «Это такой злой человек, который приходит за детьми, когда они упрямятся и не хотят идти спать, он швыряет им в глаза пригоршню песку, так что они заливаются кровью и лезут на лоб, а потом кладёт ребят в мешок и относит на Луну, на прокорм своим детушкам, что сидят там в гнезде, а клювы-то у них кривые, как у сов, и они выклёвывают глаза непослушным человеческим детям».

Этакий компрачикос [18] от воспитания!

18

Компрачикос (исп. comprachicos – «скупщики детей») – организованные преступные сообщества в Европе XIII–XVIII вв., состоявшие преимущественно из бродяг, нищих, контрабандистов и похищавшие (либо покупавшие) детей для перепродажи бродячим циркачам, балаганщикам и т. п. Перед этим детей нередко уродовали, делая из них карликов, горбунов, калек. Слово получило широкое распространение благодаря роману Виктора Гюго «Человек, который смеётся» (1869).

Иногда маленьких злючек, юных упрямцев и начинающих озорников настигает самонаказание, как, например, в сказочной повести Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика». Своевольные дети игнорируют предупреждения владельца шоколадной фабрики Вилли Вонки и оказываются жертвами своих же ошибок и пороков. Так, мальчика, чересчур много смотревшего телевизор, растянули до трёхметровой длины и пропорций спички; из девочки, непрерывно жевавшей резинку, выдавили сок. Жадный и прожорливый мальчишка сильно похудел; избалованная девочка прокатилась по мусоро проводу…

Таковы три основных литературных метода борьбы с детской вредностью. В действительности им соответствуют не менее известные и испытанные поколениями средства воспитательного воздействия:

нравоучения и нотации (не отсюда ли образное выражение «не лечи меня»?);

наказание посредством лишения (сладостей, игрушек, подарков, развлечений);

осмеяние и позор (поставить в угол, на горох, выпороть, закрыть в тёмной комнате и т. п.).

Более подробный разговор об этом пойдёт в следующих главах.

Возвращаясь к литературному

творчеству, заметим: иногда взрослые чересчур увлекаются ритуальным «сведением счётов» – и тексты назидательно-поучительной направленности смахивают на образчики жанра «хоррор» или те же «садистские стишки».

Пожалуй, самый известный, ставший уже хрестоматийным пример – популярная в начале прошлого века книжка стихотворных рассказов «Стёпка-Растрёпка». Покуда деревенские родители по старинке стращали своих неслухов Серым Волчком и Бабайкой – горожане воспитывали шалунов и проказников на «высоких» поэтических образцах.

Вот, скажем, маленькая баловница со спичками сгорает в огне. Причём сколь детально и как выразительно…

Горит рука, нога, косаИ на головке волоса;Огонь проворный молодец –Горит вся Катя наконец…Сгорела бедная она,Зола осталася одна…

А несчастный мальчик Петя, всего-навсего нарушивший обещание не сосать пальцы, волею «доброго» автора лишается их вовсе. И, думаете, как? А вот так:

Крик-крак! Вдруг отворилась дверь,Портной влетел, как лютый зверь;К Петруше подбежал, и – чик!Ему отрезал пальцы вмиг.

Ага, не сами отвалились, нет – и тут взрослый подсобил. Стих дополняется не менее колоритной иллюстрацией: безумный тип со зверской гримасой стремительным движением оттяпывает пальчики застывшему в ужасе малышу. Жуть да и только! Андерсен отдыхает…

Между прочим, всё это «безобразие», как заверяет обложка, «дозволено цензурою 9 марта 1901 года». И за следующие пятнадцать лет книга выдержала более десяти переизданий. А у нас сейчас хотят запретить мультик «Ну, погоди» – там, мол, насилие над животными и волк курит папиросы…

Этот шедевр назидательной лирики – переложение не менее популярного в середине XIX века сочинения врача-психиатра Генриха Гофмана-Доннера, написанного специально для четырёхлетнего сына Карла. Немцы даже марки выпускали с изображениями гофмановских персонажей. Кстати, подстрочник будет даже посильнее русского варианта. Сравним:

И вдруг так больно! Огонь касается платья,Горит фартучек; и светит ярко.Горит рука, горят волосы,Горит весь ребёнок.Сгорело всё целиком,Бедный ребёнок с кожей и волосами;Лишь кучка пепла лежит одинокоИ пара туфелек, таких красивых.