Пособие по выживанию
Шрифт:
— Зло пожаловать, — холодно произнес черт.
— Я так понимаю, староста общежития студентка Григорьева? — ехидно поинтересовался черт, сидящий за столом.
В смысле тот, который с хвостом и ржет с меня втихую. И я бы ему сейчас сказала пару ласковых, но тут декан на меня так глянул…
— Нет, это не я! — ляпнула с перепугу.
— Как не вы? — откровенно расстроился черт, на груди его я разглядела табличку «Прыгачес С., комендант чертового общежития».
— Вот как-то так, — я нервно схватила метлу.
Дернула ее, вырывая
— Григорьева, чувствую, вам светит высший бал по теории лжи.
Зло глянула на декана, у него, кстати, табличек не было, а жаль! Да, надеюсь, он какой-нибудь Спотыкайчес!
— Ага, лжем, значица, начальство обманываем, да? — Прыгачес С., подергав пятачком, поднялся. — Значит так, Григорьева… Э… Григорьева, а куда вы, собственно, смотрите?
На трусы я смотрела. Меховые. Длинные, до колен почти. И мех тоже длинный, темно-коричневый, и такое ощущение, что на черте ничего нет вообще. То есть типа это его родное, шерстью покрытое тело, но трусы там были. Прыгачес оказался с явно не говорящей фамилией, и жирок как раз и делал заметной резинку на этих самых трусах. Угу, меховых.
— Григорьева! — взревел комендант. — Прекратите немедленно!
— Прыгачес, стареешь, друг, я бы на твоем месте наслаждался столь явным интересом со стороны юной и привлекательной ведьмочки, — вдруг вставил декан.
Я остолбенела, комендант взвизгнул:
— Да какая тут привлекательность? Она же тощая, смотреть не на что!
— Не скажите, уважаемый, — протянул декан, пристально на мои ноги глядя, точнее, на ту часть, что начиналась там, где заканчивались чулки, и заканчивалась там, где начиналась юбка.
— Э, а куда вы, собственно, смотрите? — возопила я.
— Нет, ну если в этой плоскости рассматривать, — задумчиво высказался комендант, — то очень даже…
И оба черта совершенно беспардонно принялись созерцать… я уже обозначила, что именно созерцать.
— Так, ладно, Григорьева я! Зачем вызывали?
Мою признательную речь, как и вопрос, проигнорировали напрочь. И я так понимаю, это была месть. Тонкая, издевательская, молчаливо-созерцательная месть. И как-то совсем не ожидая от себя, я мрачно пригрозила:
— Плюну!
Оба черта мгновенно отреагировали, переведя созерцательные взгляды с юбки на собственно лицо.
— А, ну теперь все ясно, — усмехнулся декан.
— Да-а-а, стало быть, это Маренушка тебя «наградила», — хмыкнул комендант общежития.
Не видела причин отрицать очевидное и потому согласно кивнула.
— Влипла, — улыбнулся декан. После чего развернулся и направился к выходу.
— Э-э-э… — начал было комендант. — Да как же… Да они ж ее… Да…
— Разберется, — безразлично парировал выходящий декан. — Не проклянет, так плюнет.
И он ушел. Осталась я с чувством грандиозной подставы в душе, метла — с чувством абсолютного отсутствия стыда и совести и черт, Прыгачес С., — с меховыми трусами. И вот я, не выдержав, с нескрываемым любопытством спросила:
— Слушайте,
Черт после моего вопроса побагровел и прорычал:
— А вам, Григорьева, зачем?
— Э… эм… чтобы были, — нашлась с ответом я.
— Вот-вот, — гневно глядя на меня, пробормотал черт.
— Да, но у нас-то они для приличия, — продолжила я изыскания на тему меховой детали чертового гардероба.
Черт, прищурившись, прошипел:
— Видел я ваше «приличие», такое «приличие» не то что людям, чертям стыдно показывать!
Как-то невольно поправила юбку, натягивая пониже, и продолжила:
— Но у меня-то они под одеждой спрятаны, а вы непонятно с чего под свою шерсть их маскируете…
— Григорьева! — вопль черта не дал договорить.
А я что, я только спросила, ну ведь действительно странно это…
— Штаны это! — продолжал орать комендант. — Короткие штаны! А меховые, потому что мы свой народ уважаем и одеваемся в соответствии с традициями!
Традиционные трусы — звучит гордо.
— Хватит ржать! — взревел черт, нервно ударяя хвостом по столу.
— Да что вы, милейший, я даже не улыбаюсь, — попыталась заверить собеседника.
Но таки он был прав — просто традиционные тру… ладно, штаны, но все равно весело же, и ухохатывалась не только я, метлу тоже сотрясала характерная дрожь.
Глядя на все это, Прыгачес психанул и прошипел:
— В общем, так, Григорьева, на первом этаже шестая и седьмая комнаты загажены так, что в них жить невозможно, вот иди и разберись! Пошла, я сказал!
И я пошла, точнее, мы с метлой пошли. Да мы побежали просто, чтобы, едва выйдя в коридор и закрыв двери, поспешить отойти подальше прежде, чем меня разберет хохот.
Но стоило мне оглядеться… и смех погиб в зародыше.
Потому что здесь было так грязно! Вот просто до ужаса грязно! Пол оказался липким, причем настолько, что каблуки прилипали. Стены грязные, обшарпанные, со следами еды, когтей и пятен, о происхождении которых даже думать не хотелось. И с трудом угадывалось, что когда-то пол был черным, а стены красными, потому что сейчас и то и другое представляло собой пятнистый натюрморт с гнилыми огрызками яблок, окурками, ошметками еды, битой посудой и шматами грязи повсюду!
Ужас!
Нет, не так, а — ужас-ужас-ужас-ужас!
И ко всему прочему тут — воняло. Дико. Непередаваемо дико, причем парфюмом. Таким горьким мужским парфюмом, от которого глаза резало. И вонь становилась все сильнее, и сильнее, и…
— Вот ты и попалась, козочка моя, — прошептал кто-то, обнимая меня сзади за… грудь.
Слава духам — это оказалась не постоянная вонь, а статичная. В смысле это не тут так воняет, это черт!
Недолго думая, крутанула метлу и ткнула черенком назад. Сзади взвыли, мгновенно высвобождая ведьминскую грудь и с глухим стоном оседая на пол. Повернулась — тот самый черт в алой рубашке, которому меня коварный Топтыгин завместо Машеньки отправил.