Пособник
Шрифт:
— У твоего дружка был хороший послужной список, — говорит Макданн спустя какое-то время.
— У лейтенанта Келли [93] тоже, — сообщаю я.
Инспектор размышляет над этим. Он разглядывает кончик своей сигареты, докуренной уже почти до фильтра.
— Ты думаешь, у всех этих дел, что натворил твой дружок, политическая подоплека? Пока вроде все о том говорит.
Я смотрю в сторону Хай-Ригс, откуда к нам, урча, приближается очередное такси. Макданн аккуратно гасит сигарету о перила ограды, у которой мы стоим.
93
Лейтенант
— Я думаю, политика здесь ни при чем, — говорю я Макданну. — Тут дело в морали.
Инспектор поднимает на меня взгляд.
— В морали, говоришь? — И втягивает сквозь зубы воздух.
— Он разочаровался в жизни, — говорю я. — Раньше у него была масса иллюзий, а теперь осталась только одна: он думает, что своими делами сможет что-то изменить.
— Гм-м.
Он разворачивается, я бросаю свой окурок на засаленный тротуар и растаптываю его каблуком, потом поднимаю глаза. У нас за спиной сноп света — такси выезжает с Хай-Ригс и, дребезжа, сворачивает на Вест-Порт.
Я таращу глаза. Макданн что-то говорит, но я ничего не слышу. Какой-то странный звук в моих ушах. Макданн тянет меня за наручник.
— Камерон, — слышу я откуда-то издалека его голос.
Он говорит что-то еще, но я опять не слышу; у меня в ушах какой-то странный рев; звук высокий, но это рев.
— Камерон? — говорит Макданн, но с тем же результатом.
Я открываю рот. Он похлопывает меня по плечу, потом берет за локоть. Наконец он становится прямо передо мной — между мной и рыбным магазином.
— Камерон, — говорит он, — с тобой все в порядке?
Я киваю, потом трясу головой. Киваю опять, указывая ему на то, что передо мной, но он оборачивается и ничего не видит; в магазине темно, а уличный фонарь плохо освещает то, что внутри.
— У… — начинаю говорить я. Делаю еще одну попытку: — У вас есть фонарь? — спрашиваю я его.
— Фонарь? — переспрашивает он. — Нет, вот зажигалка. А в чем дело?
Я снова киваю на витрину рыбного магазина.
Макданн щелкает зажигалкой. Он всматривается внутрь, почти упираясь лицом в стекло. Потом подносит ко лбу сложенную козырьком ладонь другой руки, прихватывая этим движением и мою руку.
— Ничего не вижу, — говорит он. — Вроде рыбный магазин, да?
Он поднимает глаза на вывеску.
Я киваю в сторону цивильной машины.
— Пусть они сдадут задом на Лористон-стрит и включат дальний — прямо сюда, — говорю я.
Макданн, прищурившись, смотрит на меня и, кажется, читает что-то по моему лицу. Он машет рукой машине. Они опускают стекло, и он говорит им, что нужно сделать.
Машина сдает назад на Лористон-стрит и включает фары.
Дальний свет; мы отворачиваемся от яркого сияния и становимся с краю от витрины.
Окно у магазина открывается снизу вверх. За стеклом плита из чего-то, похожего на зеленый гранит, она чуть наклонена — когда магазин открыт, на ней выкладывают рыбу. У нее невысокие округлые края и небольшой желоб внизу.
На подставке лежит не рыба, а куски мяса. Я узнаю печень — красноватую с шоколадно-коричневатым
— Господи помилуй, — шепчет Макданн.
Забавно, но мороз подирает у меня по коже только после его слов — не от самого зрелища и не после того, как мозг осознал увиденное в свете фар промелькнувшего такси.
Я смотрю на аккуратную, почти без следов крови, витрину. Подозреваю, что даже читатель «Сан» сообразил бы: все это никакого отношения к рыбе не имеет; я и так уверен, что все это человеческое, но чтобы не оставалось уж совсем никаких сомнений, внизу по центру лежат мужские гениталии: необрезанный серовато-желтый пенис — маленький и сморщенный, мошонка — какая-то помятая и коричнево-розовая, с обеих сторон вытащенные наружу яички — маленькие шарообразные сероватые штучки, похожие на крохотные гладкие мозги и связанные с мошоночным мешком тоненькими спиралевидными трубочками жемчужного оттенка; все вместе это производит странное впечатление схематического изображения яичников, соединенных с маткой.
— Кто же это — Хэлзил или Линтари? — говорит Макданн; голос у него хрипловатый.
Я поднимаю голову на вывеску. Рыба.
— Временно исполняющий обязанности, — говорю я, — доктор Хэлзил.
Меня опять скручивает приступ кашля.
Я уже собрался было попросить у Макданна еще одну сигарету, как за нами мелькает свет фар. К нам быстро приближается машина, разворачивается в сторону Вест-Порта, со стороны пассажира открывается окно.
— Одного из них нашли, сэр, — говорит Флавель. — На Норт-бридж.
— Боже мой, — говорит Макданн, хватаясь свободной рукой за голову. Он кивает в сторону второй машины. — Пусть едут сюда. Второй на витрине рыбного магазина; расчлененка. — Он смотрит на меня. — Идем, — говорит он, хотя что уж тут говорить — мы все еще скованы наручником.
В машине он расстегивает наручники и без лишних слов убирает их в карман.
Теперь — на Норт-бридж, протянувшийся по наклонной между платформами и стеклянными крышами вокзала Уэверли, — свежепокрашенный, залитый светом, связующее звено между старым и новым городом, всего в двух шагах от здания «Кале».
Там уже стоят две полицейские машины. Они припарковались у высокой западной оконечности моста, откуда открывается вид на вокзал, сад на Принцесс-стрит и замок.
Здесь по обеим сторонам к чугунному парапету пристроились два больших постамента. С восточной стороны (откуда днем видны утесы Солсбери, земли Лотиана и излучина Форт-ривер у Муссельбурга и Престонпанса) на постаменте памятник собственным его величества шотландским пограничникам — четыре гигантских каменных изваяния солдат. Такой же постамент есть и на западной стороне, где сейчас припарковались полицейские машины; в синих огоньках маячков то проявляются, то исчезают крашеные пролеты парапета и грязновато-светлый камень постамента; до сегодняшнего дня этот постамент был пуст, стоял там себе без дела и без пользы, разве что иногда служил временным пристанищем для остроумно перемещенного дорожного конуса или подиумом, с которого какой-нибудь отважный болельщик регби демонстрировал свое умение помочиться с высот заоблачных.