Посол Урус Шайтана(изд.1973)
Шрифт:
— Гм, так вот ты, оказывается, какая птица, пан Роман, — промолвил Спыхальский. — А я и не знал… Ох и везет же мне на вас, шалопутные, Перун вас покарай!.. То пана Квочку встретил, царство ему небесное, теперь вот тебя, Роман… Может, и ты, пан Звенигора, такой же, как и они? А?..
— Все мы из одного теста, пан Мартын, — морщась от боли, усмехнулся Звенигора. — Но ты лучше не занимай этим голову. Мы, в общем-то, все неплохие люди!..
— Га, га, га! — захохотал Спыхальский. — В этом я и не сомневался. Мне сейчас даже стало весело от той мысли, что я наверняка наберусь от вас разбойничьего и своевольного духа. А вернусь
94
Костка Наперский (ок. 1620–1651 гг.) — руководитель крестьянского восстания в Польше в 1651 году.
— Сперва дай выбраться из этой дыры, пан Мартын.
— Так-то оно так, проше пана… Вот я и думаю, к чему это рассказал нам пан Роман притчу из своей жизни? Не лучше ли и нам опередить своего обидчика Абдурахмана и укокошить прежде, чем он сдерет шкуру с нас? Да?
— А что?! Славная мысль! — согласился Арсен. — Только дайте хоть немного очухаться. Но перетирать цепь надо как можно скорее. Время не ждет!
Долго еще они шептались в темноте. Никто не обращал на них внимания, никто не прислушивался к их шепоту. Только где-то вверху глухо шумел ветер, завывая в снастях корабля, да словно из глубин моря доносился жалобный звук. То слышались стоны невольников, которые бредили во сне и звякали кандалами, когда кто-нибудь переворачивался или протягивал ноги.
На другой день ветер усилился. Грести стало тяжелей. Корабль бросало, как на качелях.
С палубы звучали взволнованные голоса корабельных старшин. Из отдельных слов, что долетали в помещение гребцов, Звенигора понял одно: приближается буря! Он сразу же поведал об этом товарищам.
— Роман, брат, как хочешь, а цепь перервать надо сегодня! Мы с паном Мартыном будем грести одни… Остерегайся только, чтоб Абдурахман не заметил!
— Зачем же рисковать? — удивился Роман.
— В бурю легче совершить то, что задумали. Да и надсмотрщика способнее будет схватить. Смотри, как кидает его, сатану! Не удержится на помосте да, глядишь, очутится как раз в моих объятиях! Тут ему и каюк!..
— Не болтать, собаки! — издали заорал Абдурахман и, подскочив к Звенигоре, несколько раз хлестнул арапником.
Невольники опустили головы и дружней налегли на весло.
— Ну, погоди, пся крев, — прошептал Спыхальский, — попадешь же ты мне в руки!..
Весь день Звенигора и Спыхальский ворочали тяжелое весло вдвоем. Роман, покачиваясь в такт с гребцами, яростно тер железные кольца. Они жгли ему руки. Тогда он плевал на раскаленный металл и снова, еще неистовей, тер.
Перед вечером «Черный дракон» словно налетел на какую-то подводную преграду. Корабль содрогнулся. Гребцов швырнуло так, что они слетели со скамей. Как спички, треснули несколько весел. Абдурахман распластался на помосте и не поднимался. Послышались вопли отчаяния и страха. Кто-то стал выкрикивать слова молитвы.
Роман не держался за весло, и его отбросило сильнее других. Он упал со скамьи и, выставив руки вперед, чтоб не удариться головой о дубовую перегородку,
Никто сразу не понял, что случилось. Медленно поднимались невольники, охая и потирая бока. Абдурахман позеленел от страха, бледными губами шептал молитву.
И тут все вдруг ощутили, что корабль не так качает, как раньше.
— Братья; тонем! — раздался чей-то испуганный голос.
— Езус-Мария!.. — выдохнул Спыхальский.
Вновь поднялся неистовый крик. Абдурахман бросился к лестнице и быстрее полез вверх. Вскоре он вернулся с корабельным агой.
— Тихо! — гаркнул ага. — Чего разорались, бешеные ослы? Корабль не тонет! Слава аллаху, паша Семестаф — да продлятся его годы — мастерски ввел его в тихую бухту, и мы здесь переждем бурю. Разобрать весла — и всем за работу! Надо отвести судно в безопасное место, там заночуем.
Гомон улегся. Сломанные весла выбросили. Невольники принялись за свою работу. Никто на них теперь не кричал, никто не избивал: всех подгоняло желание спастись от смерти. Даже Абдурахман вроде притих и только исподлобья зло оглядывал гребцов.
Снова ударил барабан, однако его глухие звуки уже не падали тяжелым камнем на сердце невольников, не вызывали ненависти и отвращения, — казалось, они предвещали спасение.
Звенигора и Спыхальский тоже с силой налегли на весло. Собственно, тянул его один Спыхальский, — стонал, а тянул, чтоб не выбиться из размеренного темпа, чтоб не отстать от других. Арсен помогал ему очень слабо: в изувеченной спине каждое движение отдавалось такой болью, будто на обнаженные, кровоточащие мышцы бросали горячую золу.
Роман возился в своем углу с цепью.
Вдруг он тихонько вскрикнул:
— Братья, готово! — От радости голос его дрожал. — Гляньте, цепь порвана! Недаром мне ноги едва не оторвало… Такой ударище был!
Спыхальский от радости подскочил на скамье:
— Ха, холера ясна! Дождались! Арсен, брат!..
— Тс-с-с! Спокойно, панове-братья, — прошептал Звенигора одними губами. — Роман, скорее берись за весло! Ни одним словом, ни одним движением нельзя выдать себя! Сейчас надо быть особенно осторожными… Поговорим ночью!..
Не веря себе, Роман дрожащими пальцами еще раз ощупал разорванное звено цепи и взялся за весло.
За бортом корабля бесновался северный ветер.
«Черный дракон», почти не различимый в ночной темноте, слегка покачивался на волнах небольшой тихой бухты, окаймленной с суши высокими холмами.
Казалось, весь корабль погружен в сон. Часовые — на корме и на носу судна — натянули поглубже башлыки, плотно закутались в длинные абы [95] и, примостившись в защищенных от ветра местах, спокойно дремали. В тесных и душных каютах храпели янычары. На нижней палубе время от времени позвякивали во сне кандалами невольники.
95
Аба (турец.) — накидка, плащ.