Посредник. С той стороны. Дилогия

Ширяев Иван Алексеевич

Но сегодня всё будет совсем по-другому. Гоша уже большой и сам со всем справится. Ведь Валька из старшей группы уже сам завязывает шнурки, а он ни капельки не хуже.

И тут судьба решительно выкинула тот фокус, на которые у Георгия с редкой фамилией Иванов, как впоследствии выяснилось, она была большая мастерица. Бабай, прежде появлявшийся из своего стенного шкафа только глубокой ночью, обязательно, когда родители уже крепко спят, ждал Гошу в его комнате. Он не шумел, не трещал обоями и не щёлкал паркетом, не цокал по стеклу и не шевелил занавески. Просто возник из-за стула с неаккуратно сложенной одеждой и молча двинулся к мальчику. Знакомо перехватило грудь, перед глазами поплыли прозрачные

круги. Не совсем понимая, что делает, Гоша упал на четвереньки и пополз под кровать.

Бабай, прежде лишь легко касавшийся его руки (мама долго сокрушалась над странными пятнами и даже возила куда-то далеко в серую больницу «к кожнику»), схватил мальчишку за ногу и неправдоподобно быстро, рывком, втянулся под кровать следом за ним. Пожалуй, бежать под кровать не от папы при игре в прятки, а от страшного существа было не лучшей идеей, но Гошу гнал вперед не слабенький ум пятилетнего мальчика, а не рассуждающий безотчётный ужас загнанного в угол животного. Каким-то непонятным инстинктом Гоша понял, что в этот раз всё по-другому и Бабай не уйдёт так просто, насладившись страхом ребенка или его украденным дыханием. Он изо всех заработал ногами, пытаясь отогнать от себя липкое прикосновение, отчаянно ворочаясь в пыли. Существо словно, бы не ожидавшее такого отпора, на мгновение выпустило ребенка и тот, словно пробка от шампанского, стремительно рванулся в глубину темного пространства и с размаху приложился головой о дальнюю ножку кровати. Удар отдался глухой болью в висках, кровать вздорно скрипнула и откуда-то сверху, жалобно звякнув, упали на пол металлические ножницы. Одновременно с этим Бабай издал надсадный сипящий звук, почему-то повернулся вокруг своей оси и вцепился Гоше в лодыжки двумя руками, да еще пребольно ухватил прямо за пятку острыми зубами.

И тут случилось неожиданное: к мальчику вернулось дыхание. Звуки по-прежнему не могли пробиться наружу, задерживаясь, будто в толстом слое ваты, но пыльный воздух, пахнущий почему-то мелом, ворвался в легкие Гоши, словно свежий и соленый морской бриз. Он судорожно вздохнул в полную грудь и с размаху ударил существо зажатыми в руке ножницами. Потом ещё раз, ещё и ещё.

Сложно понять, что послужило причиной такому исходу, впоследствии Георгий много думал на эту тему, болезненно переживая жуткие мгновения снова и снова. То ли какая-то невероятная удача была тому виной, то ли какие-то непонятные силы вмешались в жизнь ничем особо не примечательного пацана. А быть может, это сработали сидящие глубоко внутри инстинкты, заложенные веками эволюции или самой природой. Защищайся или проиграешь, напади или станешь добычей, убей или умрешь.

В общем, один из ударов вырвал скользкие ножницы из руки Гоши и они остались торчать из головы страшного существа. Бабай крутился, хватал их руками и все пытался вырвать, но попытки его почему-то были тщетными. Наверное, ножницы попали ему в глаз, в темноте и суматохе Гоша не рассмотрел. Но одно он запомнил точно, как, уже согнувшись, существо произнесло на удивление чистым голосом: – Будь ты проклят. Чтоб ты тоже…– и недоговорив, дернулось, распрямилось в полный рост и затихло.

Потом орущего и беснующегося Гошу извлекли из-под кровати, нашли там же окровавленные ножницы, а папе стало плохо, вызывали «скорую».

Странные, похожие на застарелые болячки синяки на ногах Гоши доктор долго щупал и даже больно чиркнул по ним какой-то железкой, разорванную пятку полил какой-то шипучей водой, папе дал выпить какие-то таблетки, и обоих забрал с собой в больницу.

Дальнейшее, впрочем, Гоша помнил смутно, какой-то ярко освещенный коридор, какие-то усталые тётки в белых и синих халатах, сильную боль и отупение. Но все это было уже не так. Не так страшно.

Психиатр,

к которому все же отвели мальчика, долго и благожелательно его слушал, много кивал и даже посмотрел на заживающую ногу, после чего как-то странно, неприязненно и очень внимательно взглянул на Гошину маму и попросил мальчика подождать в другой комнате. Сидя на холодной кушетке, Гоша слышал приглушенные дверью голоса, причём голос доктора был почему-то грозный и сердитый, а мамин виноватый и оправдывающийся.

Психиатр прописал Гоше какие-то таблетки, мама сильно осунулась и похудела, а к ним в гости почему-то несколько раз заходил смущённый и деловитый Васин папа, местный милиционер, спрашивал у Гоши как дела, смотрел на него внимательно, а ответы даже записывал на бумажку.

Двадцать лет назад.

Истерика ребёнка – вещь малоприятная. А когда, в три ручья заливаясь слезами, соплями и слюной, наливаясь краской, заходится в крике чужой ребёнок, переносить это и вовсе уж невозможно. Особенно в такой приятный воскресный вечер, да ещё в парке, поход в который является долгожданным и желанным событием для всей семьи.

Прогуливающиеся граждане оборачивались, бросали короткие взгляды и вполголоса обсуждали происходящее, качали головой, кто-то сочувственно, но большинство – укоризненно и осуждающе.

Мама, в свою очередь начиная краснеть, уже перешла от ласково-просяще-увещевательного «Ну, Гошенька, ну, зайчик» к грозному «Георгий!», но успокоить ребёнка у нее никак не получалось. Папа, который в отстаивании своей точки зрения тоже не преуспел, стоял чуть поодаль и нервно курил, поигрывая желваками и глядя в сторону, явно сдерживаясь, чтобы не задать капризному ребёнку хорошую трёпку.

Причиной скандала послужило нежелание Гоши идти в комнату смеха, билеты в которую, выстояв огромную даже по воскресным меркам очередь, они уже купили. Конфуз произошел возле входа, на самом пороге, когда сзади подпирали следующие посетители, недовольные случившейся задержкой. Попытка внести вредничающего мальчика в зал кривых зеркал неожиданно не увенчалась успехом – Гоша с удивительной для такого возраста силой принялся упираться ногами и кричать во весь голос, так громко, что пришлось отойти в сторонку и продолжить баталию уже там.

Масла в огонь ссоры подливало то, что родители уже предвкушали приятные минуты в комнате смеха, в которой не были уже давным-давно. Да и Гоша шел туда впервые, и как папа, так и мама были единодушны во мнении – мальчику такое приключение должно очень понравиться.

Но, несмотря на все уговоры, увещевания и угрозы мамы и даже пару непедагогичных увесистых шлепков от не сдержавшегося папы, затащить ребёнка в помещение со злосчастным аттракционом так и не удалось.

Андрей Иванович и Людмила Константиновна, волоча за руки канючащего и то и дело спотыкающегося и провисающего на руках родителей Гошу, в раздраженном молчании направились из парка домой, так и не обратив внимание на тот странный факт, что несмотря на то, что из самой комнаты смеха то и дело доносились взрывы веселого смеха, выходящие на улицу люди выглядели какими-то задумчивыми, если не подавленными, и, пожалуй, немного бледноватыми.

Впереди Гошу ждали долгий тяжелый разговор с отцом о манерах и поведении, после – унизительное стояние в углу, а родителей – тихая ссора возле телевизора. Вечер был испорчен окончательно.

Пятнадцать лет назад.

Бутылка, вращаясь, описала дугу и врезалась в стену, разлетевшись каскадом осколков.

– Ну ты, Жорка, и ссыкун! – глумливо протянул Скориков – Не знал, не знал.

Гоша понял, что эта наглая ухмылка сойдёт с прыщавого лица школьного задиры нескоро.