Пост-оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции
Шрифт:
Сразу же и вполне соглашаюсь с пафосом, но весь вопрос в том, как это возможно. Я утверждаю: фигура учитывания, фигура мыслителя, способного строить свои теории, включая Индию и Европу – ни на йоту не смещает этого «мыслителя» из метафизического стандарта, даже и в Европе-то давно сомнительного.
Философ отродясь идиот, его перспектива находится в нем самом, в его «в себе». «Я допытывался (у) самого себя» (Гераклит). Там, на дне собственной мысли, где ум мыслит самого себя, забыв не только Индии и Европы, но и близких, и свои собственные дела, только там можно открыть философски
Философы должны «мыслить друг в друге». Именно так: не «учитывать», даже не обмениваться идеями и учениями, а мыслить друг в друге.
Давайте возьмем это Ваше изречение всерьез. Ведь тут формула очень трудной философской задачи: что это значит, как это возможно? Не правда ли, мыслить друг в друге не значит «строить теории», отыскивать корень зла или средство всеобщего спасения? Все это, может, и входит в мышление-друг-в-друге, но в качестве как бы материала. Решающим для такого мышления, которое для меня и есть адекватная форма философского мышления, – это присутствие друг для друга в качестве субъектов мысли, а не «теорий», «построений», «учений», «идей»… Не «я» (знаток) учитываю «их» и выбираю среди «них», а я-думающий нахожу в своем собственном думании (а не вовне) присутствие другого, думающего целиком иначе.
Более того, поскольку субъекты здесь философские, философствующие, каждый со своим «корнем зла» и «средством спасения», это уже и не просто «субъекты», а своего рода Спасители. С той разницей, что мысля «друг в друге» они лишаются (если признают это – философское – мышление) своей позиции Спасителей (трибуны, кафедры, амвона…), обращены лицом друг к другу, изначально и целиком различны друг для друга (если не изначально и не целиком, то не философские субъекты).
Если так понять Вашу формулу «мыслить друг в друге», выходят некие следствия:
(1) Каждый философ – философ в той мере, в какой он есть философ-субъект, не создатель универсальной теории, а единственное, сингулярное, авторское начало, своего мышления, всегда снова могущего начинаться (не исчерпываемое сказанным-написанным) в качестве мышления всеобщего, то есть, как ни парадоксально: автор Разума. Говоря, NN верит в существование, боится смерти, я дисквалифицирую его в качестве философа. Философские топосы не-обходимы или они не философские.
(2) Нет никаких философских категорий вообще. Есть платоновская «идея», спинозовская «идея» или кантовская «идея», которые нельзя без опустошения обобщить в некую идею идеи, они находятся в сложных – личных – отношениях друг с другом. Нет ни «смерти», ни «сознания», ни «существования» вообще, есть разноначальные философское логосы-космосы, онтологики, ноологики, в субъектной – даже экзистенциально-личностной – целостности коих названные категории обретают свой смысл. Иначе они смысла лишены. Смысл существует в разговоре (например, смысл «идеи» – в разговоре Канта с Платоном; в разговоре мысленном; такого рода мысленные разговоры и образуют собственно философское мышление), а сходство ни о чем не говорит.
(3) Философски мыслить в перспективе – европейской, индоевропейской, всемирной философии – значит суметь впустить в себя весь хор этих сингулярно-всеобщих голосов – других, целиком других. Первым (да кажется,
Применяя – вполне имманентно – фигуру снятия к гегелевскому духу, получаем снятие снятия, т. е. восстановление «пройденных» этапов в их неснимаемости, в неснимаемой субъектности и всеобщности (включая самого Гегеля как неустранимого, необходимого персонажа). Заботясь об образовании индивида в своем духе, Гегель замечает: «С одной стороны, надо выдержать длину этого пути, ибо каждый момент необходим; с другой стороны, на каждом из них надо задержаться, ибо каждый момент сам есть некоторая индивидуальная, цельная форма и рассматривается лишь постольку абсолютно, поскольку его определенность рассматривается как целое или конкретное, т. е. поскольку целое рассматривается в своеобразии этого определения». Насколько задержаться? Может быть, навсегда?
(4) Мыслить во всемирной перспективе – а сегодня только эта перспектива содержит философски значимую озадаченность – это значит прежде всего (и глубже всего, и труднее всего) радикально изменить решающую позицию философствования. Она описывается Вашей формулой думания друг в друге (а не «учитывания») или проще: как позиция всемирного сократического симпозиума, где философы отставлены от своих «софий» и поставлены на свое изначальное место, место «филии»: «мудры только боги, а мы – друзья мудрости и друг друга». Эта – философская (а не мудро-спасительная) – позиция есть историческая мудрость наших дней.
Вокруг «Манифеста». Диалог с Анатолием Ахутиным
(Продолжение разговора)
Анатолий Ахутин. В каких бы афоризмах и манифестах она ни сказывалась, она философия, поскольку системна: с начала и повсюду четко (по возможности) формулирует свое. Манифест потому форма для философии малоподходящая, что такое начинание с начала тут скрыто. Между тем тут-то, в этих начинаниях и кроется принципиальное (т. е. изначальное) различие философий.
Аркадий Недель. Если это Ваша аксиома, то с аксиомами не спорят (Гилберт на этом построил свою математику, но на этом не построить философию). Если нет, то это утверждение отнюдь не очевидное.
А.А. Это гораздо хуже, чем аксиома, это категорический императив, условие возможности философского умоустроения вообще. Философия, конечно, не метафизическая теория, но без теоретической системы мироздания (без онтологики) ей не о чем думать: не может быть самого вопроса о смысле первичности первых начал. Но – в отличие от «естественного света» метафизики – философия это мышление ante lucem и post lucem\ не на началах, а о началах (об аксиомах, а не на аксиомах). Ее парадокс: обосновать основание, способное держать все. Она – не в системе, а в виду (в идее) возможной системы, на пределах мыслимого мира. Только тут, на этих онто-логических пределах, в которых Avc/укц держит бытие, только тут и сознание впервые обретает философскую значимость. Все прочее – экзистенциалистская литература, а то и вовсе психология.