Постамериканский мир будущего
Шрифт:
Еще один, связанный с новой эрой аспект - переход власти от государств к другим субъектам действия. Эти набирающие силу «остальные» включают в себя множество тех, кто никак не связан с государством. Обрели новые силы группы и отдельные личности, а иерархия, централизация и контроль оказались под угрозой. В деятельности, которая прежде контролировалась исключительно правительствами, теперь принимают участие такие международные организации, как Всемирная торговая организация и Европейский союз. Неправительственные объединения растут как грибы - по любому поводу и в любой стране. Корпорации и капитал перемещаются в поисках лучшего места для ведения бизнеса, вознаграждая одни правительства и наказывая другие. В укромных уголках этой международной системы находят себе место террористы, подобные террористам из «Аль-Каиды», наркокартели, мятежники и боевики всех сортов. Из рук национальных государств ускользает власть - она уходит вверх, вниз, растекается в разные стороны. И в такой атмосфере ее традиционное применение - как экономическое, так и военное - становится все менее эффективным.
Развивающаяся
На политико-военном уровне мы по-прежнему пребываем в мире, где существует одна супердержава. Но что касается других измерений - индустриального, финансового, образовательного, социального, культурного, - распределение сил меняется: Америка здесь больше не доминирует. Это вовсе не значит, что мы вступаем в антиамериканский мир. Мы вступаем в мир постамериканский, который определяется и управляется из многих центров и многими людьми.
Какие перемены повлекут за собой эти вызовы и какие возможности они предоставляют? Что они предрекают Соединенным Штатам и их доминирующей позиции? Какими в эту новую эру предстанут для нас война и мир, экономика и бизнес, идеи и культура?
Короче говоря: что это значит - жить в постамериканском мире?
ГЛАВА II
«ЧАША МОЯ ПРЕИСПОЛНЕНА»
Представьте себе, что сейчас январь 2000 года и вы просите гадалку предсказать развитие мировой экономики на следующие несколько лет. Предположим, вы сами помогаете ей разобраться в том, что она видит в своем хрустальном шаре. Вы объясняете, что Соединенные Штаты станут жертвой самой мощной террористической атаки в истории и ответят на нее двумя войнами, одна из которых пойдет совсем не так, как предполагалось, и на годы повергнет в хаос Ирак - страну, обладающую третьими по объему запасами нефти в мире. На Ближнем Востоке будет наращивать свою мощь Иран - он стремится к обладанию ядерным оружием. Северная Корея пойдет еще дальше - у нее уже появится ядерное оружие и она станет восьмой по счету ядерной страной. Россия будет враждебно и высокомерно относиться к своим соседям и к Западу. В Латинской Америке президент Венесуэлы Уго Чавес развяжет самую активную за последние десятилетия антизападную кампанию и завоюет множество союзников и поклонников. На юге Ливана разразится война между Израилем и «Хезболлой», которая подорвет слабую бейрутскую администрацию, в конфликт будут втянуты Иран и Сирия, да и ситуация в самом Израиле тоже станет шаткой. Газа, где к власти придет «Хамас», станет совершенно неуправляемой, а мирные переговоры между Израилем и палестинцами зайдут в тупик. «И учитывая эти события, - обратитесь вы к гадалке, - что в следующие шесть лет будет происходить с мировой экономикой?»
Вышесказанное - это не просто досужие домыслы. У нас есть прогнозы, которые делали эксперты в те годы, - и все они были неверными. А правильное предсказание было бы таким: в период между 2000 и 2007 годами мировая экономика будет развиваться самыми быстрыми темпами за последние почти сорок лет. Доход на душу населения по всему миру также будет расти со скоростью, дотоле истории неведомой - на 3,2 процента в год.
В те два десятилетия, что прошли после окончания холодной войны, мы пережили парадоксальную ситуацию - с этим парадоксом мы сталкивались каждое утро, читая газеты. Что касается международной политики, то все было очень непросто: каждый день мы узнавали о бомбардировках, террористических заговорах, странах-изгоях и междоусобицах. И при этом мировая экономика двигалась вперед - да, случались и сбои, и кризисы, но тенденция к энергичному росту сохранялась. Рынки охватывала паника, но не по политическим, а по экономическим поводам. И передовицы газет, казалось, не имели никакого отношения к их финансовым разделам.
Я помню свой разговор с одним из высокопоставленных членов израильского правительства через несколько дней после войны с «Хезболлой» в июле 2006 года. Он был всерьез обеспокоен физической безопасностью страны - ракеты «Хезболлы» достигали более дальних, чем предполагалось ранее, целей внутри страны, а израильский военный ответ не внушал уверенности. А потом я спросил его об экономике - это было как раз поле его профессиональной деятельности. «Это поражает нас всех!
– ответил он.
– Рынок ценных бумаг в последний день войны был выше, чем в первый! То же касается и шекеля». То есть страх могло испытывать правительство - но не рынок.
Или возьмем войну в Ираке: в стране надолго воцарился хаос, из Ирака бежало более двух миллионов человек. Такого рода политический кризис, несомненно, должен был распространиться на другие области жизни. Но каждый, кто путешествовал по Ближнему Востоку в последние годы, был потрясен тем, насколько незначительным оказалось влияние ситуации в Ираке на этот регион. Куда бы вы ни приезжали, люди гневно осуждали внешнюю политику Америки. Но где же реальные признаки нестабильности?
Чем же объясняется это несоответствие между политикой, которая движется по нисходящей спирали, и экономикой, которая при этом остается сильной? Во-первых, к калейдоскопу плохих новостей стоит присмотреться повнимательней. Может показаться, что мы живем во времена безумного насилия. Однако не верьте всему, что вы видите по телевизору. Наше первое впечатление - ложное. На самом деле война и организованное насилие в последние двадцать лет резко пошли на спад. Тед Роберт Карр и команда исследователей из Центра международного развития и управления конфликтами университета Мэриленда внимательно изучили все данные и пришли к следующему выводу: «Общий размер мировых военных конфликтов [с середины 1980-х] снизился более чем на 60 процентов, упав к концу 2004 года до самого низкого с конца 1950-х годов уровня» [1] . Применение силы в годы холодной войны неуклонно росло - между 1950-ми и ранними 1990-ми этот показатель вырос в шесть раз, достигнув своего пика накануне распада Советского Союза в 1991 году, и «уровень военного противостояния между государствами и внутри самих стран в первые десять лет после окончания холодной войны сократился почти вполовину». Гарвардский профессор-эрудит Стивен Пинкер считает, что «сегодня мы живем, возможно, в самые мирные за весь период существования человечества времена» [2] . Одной из причин несоответствия между реальностью и нашими ощущениями может быть то, что как раз в это время мы пережили революцию в информационных технологиях: новости со всего света поступают к нам мгновенно, безостановочно, и выглядят они весьма ярко. Мгновенная доступность образов вкупе с интенсивностью круглосуточного новостного цикла порождает постоянную гиперболизацию. Каждый погодный катаклизм - это «ураган века». Каждая взорвавшаяся бомба - это горячая новость. И разместить все эти новости в надлежащем контексте трудно, потому что мы еще не привыкли к информационной революции. В 70-х нам не показывали ежедневных репортажей о том, как в Камбодже было уничтожено почти два миллиона человек, мы почти ничего не знаем о миллионе человек, сгинувших в песках ирано-иракской войны 80-х. Даже в 90-е не много мы видели репортажей о войне в Конго, а ведь в ней тоже погибали миллионы. Но сегодня мы практически ежедневно смотрим прямые трансляции о последствиях взрывов самодельных бомб, машин, пущенных ракет - это, несомненно, трагические события, но в их результате число жертв часто не превышает десяти человек. Хаотичность террористических атак, их нацеленность на гражданское население, легкость, с которой можно проникнуть в современные общества, лишь усиливают наше беспокойство. После каждой террористической атаки люди говорят: «Там могли оказаться и мы».
1
Ted Robert Gurr, Monty G. Marshall. Peace and Conflict 2005: A Global Survey of Armed Conflicts, Self-Determination Movements, and Democracy. Center for International Development and Conflict Management, University of Maryland, College Park, June 2005.
2
Steven Pinker. A Brief History of Violence // Talk at Technology, Entertainment, Design Conference. Monterey, California, March 2007.
Нам кажется, что мы живем в крайне опасном мире. Но это не так. Шанс погибнуть в результате применения организованного насилия любого рода ныне мал, и этот шанс становится все меньше. Войны между большими странами становятся все менее вероятными, а к максимальным жертвам приводят именно такие конфликты.
Я не верю в то, что война «вышла из моды», и в прочие глупости такого рода. Человеческая природа остается такой, какой она есть, такова же и международная политика. История знает периоды затишья, которые затем сменялись чудовищными кровопролитиями. И зло измеряется не только количеством жертв. Уничтожение людей в бывшей Югославии в начале 90-х - заранее продуманное, систематическое, имеющее под собой религиозную мотивацию, - сделало эту войну, число жертв которой составило двести тысяч человек, проявлением исключительного морального цинизма. Варварство «Аль-Каиды» - хладнокровие, с которым они рубят головы, расчетливость, с которой они целятся в невинных, - отвратительно, несмотря на относительно небольшое число жертв.
Но все же, если мы хотим понять время, в которое мы живем, мы прежде всего должны точно его описать. А в историческом контексте это время пока что необычайно спокойное.
ИСЛАМСКАЯ УГРОЗА
Исламский терроризм, о котором нам ежедневно напоминают газетные заголовки, это серьезная проблема, при этом число вовлеченных в него фанатиков невелико. Его питают внутренние проблемы мусульманского мира, унижение (настоящее или воображаемое) со стороны Запада, а также доступность технологий насилия.