Постигая прошлое

Кормильцев Александр

— А-а-а-а-а!!! Боюсь, боюсь! — закричал Зосим, внезапно поднятый в воздух прямо из-за стола.

— И-и-и-и-и!!! — тонко завизжала Забава, с которой случилось то же самое.

Правда, страх от неожиданности происходящего моментально сменился восторгом, а крики малышей наполнились радостью и озорным смехом.

— Я птицка-невелицка, летаю высокооооо! — весело напевала Забава, широко раскинув руки и болтая ногами.

— А я корсууун! Съем тебя! — грозно скорчив мордашку, включился в игру Зосим.

Мы втроём хлопали им снизу. Причём бородокосого

совсем не смущало, что приходится делать несколько дел одновременно. В том смысле, что перемещение с помощью телекинеза сразу двоих ребятишек, наверняка требовало немалой концентрации. А он не только успевал хлопать, но ещё хохмил и хохотал, вместе с пролетающими над головой близнецами.

Видимо не только великим правителям древности, на вроде Юлия Цезаря и Александра Македонского, удавалось постичь таинственное искусство многозадачности. Передо мной живой тому пример — бородокосый телекинетик Дядя Прохор.

Крестный покружил детей под навесом, отправляя их в полёт вокруг, подпиравших крышу, столбов, делал резкие повороты, от которых малышня заходилась восторженным визгом. Затем также медленно, как и поднимал, опустил обратно на лавку, шутки ради поменяв близнецов местами.

— Дядь Прохор, што ж ты делашь-то?! Они ж малые совсем, а ну как напугаюца! — с тревогой в голосе проговорил прибежавший Демьян, как только увидел, со стороны веселье, творившееся за столом, а также над столом, и вокруг стола.

— Брось ты энто, Демьян, вона оне, довольныя сидят! — кивнул бородокосый в сторону радостно улыбающихся, дующих из кружек взвар, малышей.

— Да с их што взять — сорванец, да егоза, пара — два сапога! А всё ж таки надобно построже с ими! — произнёс детина, неожиданно взявший на себя роль воспитателя.

— Добре, Демьяша, добре! — примирительно сказал бородокосый, хлопая Демьяна по плечу и продолжил с улыбкой, указывая на большое блюдо, которое тот держал в руках. На блюде возвышалась приличная горка из каких-то, то ли тонких пирожков, то ли толстых лепешек. — Ты лучше вона чегой мне скажи, ты нас нынче вусмерть укормить надумал.

— Да энто я просто оладьев решил напечь ребятне, да самим угостица. Тут вона и медку нашел в погребе, цельный бочонок, с оладьями — самое то. — немного смущённо произнёс наш повар, поставив блюдо на середину стола. Также рядом примостил посудину, до краев наполненную, наполовину прозрачной, отливающей желтым, сладостью.

Малыши тут же похватали оладьи, толкаясь, помакали в миску с мёдом, при этом неизбежно измазав и пальцы в тягучем янтарном лакомстве, начали жевать, аж причмокивая от удовольствия.

— Пока тута на острове, домашнего отведать, а то незнай што дальшей то будет. — с улыбкой проговорил Демьян, глядя на довольные мордашки близнецов, азартно поглощающих оладьи. — Кончица по реке путь, там уж огня не разведешь, на солонине, да на сухарях будем.

Бородокосый с Даниилом не стали отказываться от угощения, ну и я тоже решил попробовать, хотя и одной кашей вполне насытился. Но исходящий от горки свежеиспеченных оладьев аромат заставлял руку

против воли тянуться к угощению. В мед, правда, макать не стал, и во взваре достаточно сладости.

Ну ка, попробуем Демьяновы оладьи…

Хм, ничего так, правда пресноваты и соли не хватает что ли или ещё чего, не знаю, не спец я в дегустаторском деле… Но у Светки лучше были, никакого мёда не надо и так пальчики оближешь. Как сейчас помню, она оладьи печёт, а мы с мелкими вместе стол накрываем, да чай свежий завариваем. Детей вообще за уши не оттащишь от тех оладьев. Никитка в садике всем хвалился, что лучше его мамы никто оладушки не печёт. А Дашутка их называла… Как же она их называла?!

Стоп! Светка, Никитка, Дашутка — это ведь семья моя! Родные мои ребятишки и жена, любимая моя, сладкая моя! Я помню, помню их! Да как вообще я мог забыть о них?!

Помню!!!

Точно помню эти наши посиделки, на столе чашки с блюдцами, сливочник, сахарница, небольшие пиалки, которые Светка называла креманками. Креманки эти наполненны медом, сгущёнкой, смородиновым вареньем и сметаной. Ещё помню зелёные салфетки на белоснежной скатерти и старый заварочный чайник с аляповатой розой на боку. Из-за этой розы мне он жутко не нравился, а Светка упрямо не желала отправлять в кладовку, доставшуюся от бабушки раритетную вещь. Так мы с ним и проводили чаепития. И пусть ужасная роза продолжала красоваться на боку, свою работу, по завариванию ароматного напитка, чайник выполнял исправно.

После чая обычно…

Что же мы обычно делали после чая?! Только что ведь помнил!

Чаепитием воспоминания и ограничивались. Я мог вспомнить практически все, даже самые мелкие детали. Например, о том, сколько ложек сахара клала в чай жена — ни одной, она предпочитала несладкий. А вот попытки восстановить в памяти что-то, помимо этого совместного распития чая и поедания оладьев, неизменно приводили к пустоте, к той привычной пустоте, заполнявшей память на девяносто девять целых и девять десятых процента. Но теперь, в этом пустом, безбрежном океане утонувших воспоминаний появилась маленькая лодочка, в которой мы с семьёй вместе пьём чай и беззаботно болтаем о пустяках.

— Дяденька Пустой, вы циво плацете? — спросила малютка Забава, застыв с недонесенным до рта, оладьем в руке.

После прозвучавшего вопроса, все собравшиеся за столом тут же обернулись, чтобы убедиться в правдивости её слов. Крестный смотрел с удивлением, при этом не переставал вытряхивать крошки из бороды. Демьян хмурился, но во взгляде его можно было разглядеть маленький огонёк сочувствия и понимания, словно ему удалось вместе со мной увидеть частичку моего прошлого. Хотя, может это лишь показалось. Пытливый взгляд Даниила тоже сквозил сочувствием, но его собственная боль была намного сильнее. Малыши же уставились с непониманием и затаенным в глубине глаз страхом. Видимо, воспоминания об ужасах, произошедших в их родном доме, спрятались в потайных уголках памяти близнецов, но продолжали то и дело беспокоить неясной, беспричинной тревогой.