Постижение истории
Шрифт:
Примеры, подтверждающие наш вывод, можно продолжить.
Сирийская история дает модель, сравнимую с моделью истории Эллады. Великий творческий период сирийской истории – эпоха пророков Израиля – был периодом, когда сирийская экспансия из Леванта в Западное Средиземноморье захлебнулась, столкнувшись в VIII–VI вв. до н.э. с морской экспансией Эллады. Сирийское общество подверглось в тот период давлению и с противоположной стороны – со стороны воинственного ассирийского общества. Во второй половине VI в. до н.э. сирийский мир освободился от этих внешних давлений. В морской зоне конфликта заморские сирийские общины финикийского происхождения сумели приостановить эллинскую экспансию. На пути Эллады стоял финикийский Карфаген, собравший достаточно мощные вооруженные силы. В континентальной зоне арамеи и обитатели израильских земель, вытесненные ассирийцами за пределы внутренней Сирии на западный край Иранского нагорья, сумели восстать против своих вавилонских гонителей, почерпнув силы в объединении древнесирийской культуры с
Время, когда сирийский мир прекратил свою собственную экспансию и вынужден был снова перейти к обороне, стало временем создания псалмов. Нового завета, «Исповеди» Августина Блаженного. Можно видеть, что в сирийской, как ив эллинской, истории географическая экспансия и духовный рост находятся в обратной зависимости друг от друга.
В китайской истории мы наблюдаем аналогичный процесс. В эпоху роста пределы древнекитайской цивилизации не простирались дальше бассейна Желтой реки. Во время китайского смутного времени Цинь Шихуанди, основатель китайского универсального государства, продвигает политические границы китайского мира до линии, очерченной Великой Китайской стеной; династия Хань, наследующая труды императора Цинь, продвигает китайские границы дальше, пока не присоединяет все южное побережье Китая и весь Таримский бассейн. Таким образом, и в китайской истории периоды географической экспансии и социального распада совпадают.
Подмеченное нами соотношение между экспансией и распадом характерно и для дальневосточного общества на островах Японского архипелага. В японском варианте дальневосточной истории территориальная экспансия и социальный распад явно находятся в причино-следственной связи. Здесь дальневосточная цивилизация вступила в стадию надлома в последней четверти ХП в., когда японская военно-феодальная знать лишила императора реальной власти. Переход власти от рафинированной и образованной аристократии в руки грубой и деспотичной военщины нанес столь мощный удар развитию японского общества, что оно так и не смогло от него оправиться. Но, проанализировав путь к власти японской военно-феодальной верхушки, мы увидим, что это потомки воинственных племен варваров, которые несколько веков назад расширяли границы дальневосточной цивилизации на острове Хоккайдо за счет местного населения – айнов. В ходе своей бесконечной и неизменно победоносной войны эти варварские племена достигли такой мощи и совершенства в военном деле, что в конце концов завладели основными земельными богатствами архипелага, что и дало им власть над императорским двором. Однако победы отнюдь не обогатили захватчиков культурой, и. когда они пришли на смену чиновникам японского двора, которые совершали свой рывок, чтобы любой ценой сохранить своеобразную дальневосточную культуру в чуждом социальном окружении, это привело к политической революции, потрясшей всю социальную систему Японии [363] . Качество было принесено в жертву количеству. Территориальная экспансия и здесь влекла за собой общественный упадок.
Ветвь православно-христианского общества в России обладает схожими историческими чертами. В этом случае также имел место перенос власти из центра, который самобытная православная культура создала в бассейне Днепра в Киеве, в новую область, завоеванную русскими лесными жителями из варварских финских племен в бассейне верхней Волги. Перенос центра тяжести с Днепра на Волгу – из Киева во Владимир – сопровождался социальным надломом по тем же причинам, которые мы только что анализировали на примере Японии. Социальный спад и здесь оказался ценой территориальной экспансии. Однако на этом экспансия не прекратилась, и русский город-государство Новгород сумел распространить влияние русской православной культуры от Балтийского моря до Северного Ледовитого океана. Впоследствии, когда Московское государство сумело объединить разрозненные русские княжества, под единой властью универсального государства (условной датой создания российского универсального государства можно считать 1478 г., когда был покорен Новгород), экспансия русского православного христианства продолжалась с беспрецедентной интенсивностью и в невиданных масштабах. Московитам потребовалось менее столетия, чтобы распространить свою власть и культуру на Северную Азию. К 1552 г. восточная граница русского мира пролегала в бассейне Волги западнее Казани. К 1638 г. граница была продвинута до Охотского моря. Но и в этом случае территориальная экспансия сопровождалась не ростом, а упадком.
Можно заметить подобную закономерность и в развитии обществ Нового Света. В андской истории, например, Чили вошла в орбиту андской культуры благодаря
Остается несколько сомнительных и нетипичных случаев. Юкатанская цивилизация, например, контрастна своей сестринской мексиканской цивилизации, поскольку она вообще никогда не выходила за пределы своих изначальных границ. Хеттская цивилизация, существование которой было неожиданно и насильственно прервано вторжением чужеземного общества, первоначально расширялась в направлении с Анатолийского нагорья в Северную Сирию. Трудно судить, переживало ли хеттское общество в тот период рост или же находилось в состоянии распада. На этот вопрос нельзя ответить с определенностью в силу преждевременности конца хеттской истории. Однако мы легко можем догадаться, что падение хеттского общества под натиском постминойского движения племен в начале XII в. до н.э. было итогом милитаризма, в который впала империя Хатти в течение предыдущих двух столетий. Другими словами, можно рассматривать воинственность Хатти как признак социального распада; а поскольку распространение хеттской культуры в Северной Сирии было прямым следствием военного вторжения, можно предположить, что связь между территориальной экспансией и социальным распадом наличествует и в хеттской истории.
Следует принять во внимание, что в некоторых случаях цивилизации увлекались территориальными приобретениями в раннем детстве и без какой-либо задержки своею роста. К таким случаям относится заморская экспансия индуистской цивилизации в Индонезию и Индокитай, имевшая место в последней половине I тыс.; экспансия арабской цивилизации XIV в.; современная ей иранская экспансия. Однако при более близком рассмотрении мы видим, что все эти три цивилизации принадлежат к связанному классу и что их экспансионистские устремления не что иное, как продолжение тех движений, которые характеризовали отеческие цивилизации в периоды их разложения. Во всех рассматриваемых здесь случаях зарождение экспансии можно обнаружить не в некоем новом импульсе, а в инерционных всплесках старого движения.
Итак, наш эмпирический анализ выявил только два случая, когда территориальная экспансия сопровождалась не упадком, а социальным ростом. Это средиземноморские экспансии сирийской и эллинской цивилизаций, имевшие место в первой половине I тыс. до н.э.
Как объяснять этот четкий социальный закон? Одно очевидное объяснение лежит в сфере военизации общественной жизни, ибо милитаризм, в чем мы еще не раз убедимся на примерах, является на протяжении четырех или пяти тысячелетий наиболее общей и распространенной причиной надломов цивилизаций. Милитаризм надламывает цивилизацию, втягивая локальные государства в междоусобные братоубийственные войны. В этом самоубийственном процессе вся социальная ткань становится горючим для всепожирающего пламени Молоха.
Например, в эллинистической истории милитаризм был – по крайней мере частично – ответствен как за позднюю экспансию эллинистического мира, гак и за распад эллинистического общества, начавшийся одновременно с этой экспансией. Подобное объяснение соотношения между экспансией и распадом не является натяжкой. Ибо военное завоевание не обязательно требует принятия побежденными культуры победителей. И хотя распространение эллинизма через завоевания в Азии и Европе является доказательством, что последствия войны и победы всегда непредсказуемы, эллинский пример представляется исключительным. Чаще случается, что победители становятся пленниками культуры побежденных – так, римляне были пленены греками. Но если покоренный народ не может одержать культурной победы как компенсации за военные и политические поражения, он начинает усваивать элементы культуры своих завоевателей. Например, воздействие ассирийских захватчиков на арамейские и израильские народы привело к распространению вавилонской культуры, более древней и развитой по сравнению с сирийской. Однако мидяне, попав под ассирийский пресс, предпочли не вавилонскую культуру своих поработителей, а сирийскую, носителями которой были арамеи и иудеи. Таким образом, в этом примере факт военного завоевания не только не привел к распространению культуры завоевателей, но и послужил серьезным тому препятствием.
Объяснение закономерности расширения территориальной экспансии в связи с углублением социального распада можно найти в природе общественных процессов, благодаря которым эта экспансия и возникает. Ибо, как мы видели, географическая экспансия выражает притязания одного общества на владения другого: успех подобных притязаний приводит к ассимиляции, а социальная ассимиляция является результатом «культурного облучения».
Известно, что белый свет разлагается на составляющие цвета. Подобно этому, лучи, которые излучает духовная энергия общества, также состоят из отдельных элементов – экономических, политических и культурных.