Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы
Шрифт:
Вполне понятно, что сразу после захвата власти всю силу своей «классовой» ненависти большевики обрушили прежде всего на Петроград, точней, на петроградскую интеллигенцию, которая была распространена во всех слоях городского общества, от выдающихся деятелей культуры до профессиональных рабочих. Уже в феврале 1919 года «специально для борьбы с “антисоветскими партиями, политическими группами и организациями", а также для слежки за интеллигенцией и духовенством» был создан секретный отдел ВЧК, впоследствии секретно-политический [20. С. 96]. Вскоре после снятия первой, петроградской, блокады, 5 сентября 1922 года, председатель ГПУ Феликс Дзержинский составил большое инструктивное письмо для своего заместителя Иосифа Уншлихта, и в этом письме, в частности, указывалось: «Необходимо выработать план, постоянно корре-гируя его и дополняя. Надо всю интеллигенцию разбить по группам. Примерно: 1) Беллетристы, 2) Публицисты и политики, 3) Экономисты (здесь
Антиинтеллигентская политика коммунистов имела свою тактику и стратегию, была целенаправленной, продуманной и — постоянной. Она велась сразу по нескольким направлениям.
В первую очередь, использовалось физическое устранение, заключение в тюрьмы и лагеря, ссылки в отдалённые и глухие районы России, высылки за рубеж с лишением гражданства. Такая политика преследовала ещё одну цель — массовое запугивание тех, кто оставался на свободе.
Поначалу наиболее широко применялись расстрелы демонстраций, практика заложничества и фабрикация чекистами десятков антисоветских заговоров. В более поздние годы, уже при Сталине, прибегали к абсурдным обвинениям во «вредительстве», шпионаже в пользу иностранных государств и даже в гипотетическом «умысле на теракт». Сами жертвы больше всего были поражены именно этим «диким несоответствием причины ареста и формулировкой преступления: покупка шёлковых чулок объявлялась шпионажем; принадлежность к дворянской семье — содействием “вредительству"; переписка с родственниками за границей — содействием интервенции и т. д.» [38. С. 83].
Однако правильней было бы говорить не об абсурдных, а абсурдистских обвинениях. Так, в предвоенные годы в Ленинграде по секрету рассказывали такую историю. Арестовали старика-профессора из ЛГУ, и на первом же допросе, при составлении анкеты, следователь его спрашивает: «Какими иностранными языками владеешь?». Профессор, естественно, отвечает: «Латинским», — и малограмотный следователь записывает: «Латинский шпион». С такой формулировкой профессор и отправился в лагеря. Представителей репрессивной системы нимало не волновала нелепость случаев, когда подследственные объявлялись, скажем, английскими или японскими шпионами, хотя никогда в жизни не видели ни одного англичанина или японца. Важен был сам факт уничтожения интеллигента, а не способ, которым это делалось.
Вот далеко не полная хроника репрессий, которым подверглась со стороны советской власти петроградско-ленинградская интеллигенция.
1921 год — «Дело Таганцева», по которому расстреляны 97 человек. В основном видные питерские интеллигенты, в том числе поэт Н. Гумилёв и проректор (фактически — ректор) Петроградского университета Н. Лазаревский (как сказано в официальном обвинении, «по убеждениям сторонник демократического строя»).
1922 год — высылка из страны и лишение гражданства известных вузовских профессоров, «антисоветских» литераторов, инженеров, агрономов. В петроградском списке 51 фамилия: «антисоветская интеллигенция» — 24 человека, «члены Объединённого совета профессоров г. Петрограда» — 23 человека, «питерские литераторы» — 4 человека; в числе наиболее известных — философы Л. Карсавин, Н. Лосский и С. Франк, социолог П. Сорокин.
1925 год — по обвинению в создании контрреволюционной монархической организации арестованы выпускники Александровского лицея (так называемое «дело лицеистов»).
1926 год — дело офицеров Балтийского флота и «ордена мартинистов».
1927 год — дело офицеров лейб-гвардии Финляндского полка.
1928 год — за участие в кружке-семинаре профессора А. Мейера и К. Половцева, члены которого на своих встречах обсуждали вопросы религиозного характера, осуждены филолог А. Болдырев и литературовед М. Бахтин; спустя два года Бахтину заключение в лагерь заменили ссылкой в Казахстан.
1929–1931 годы — «Академическое дело». Фигурантами назначены видные члены Академии наук страны, в том числе историки С. Платонов и Е. Тарле.
1932 год — дело об антисоветской группе детских писателей, в которую, в частности, включены поэты Д. Хармс и А. Введенский.
1935 год — ликвидировано Общество бывших политкаторжан. Из Дома политкаторжан были выселены и подвергнуты репрессиям 132 семьи. Многие вновь, как и при самодержавии, оказались в ссылке. Из 144 квартир огромного жилого здания на Петровской набережной не опечатанными остались 12. Те, кто остался, горько шутили: «НКВД
1936 год — 28 января в «Правде» опубликована статья «Сумбур вместо музыки», подвергающая уничижительной критике оперу Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда»; 6 февраля в той же газете появилась статья «Балетная фальшь» с разносной критикой балета «Светлый ручей» на музыку того же композитора.
1940 год — арестован выдающийся учёный академик Н. Вавилов.
1946 год — постановление ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда" и “Ленинград”» с обвинениями А. Ахматовой и М. Зощенко в безыдейности и прочих идеологических преступлениях. Вслед за этим оба писателя исключены из Союза писателей и лишены средств к существованию.
1964 год — поэт И. Бродский как «злостный тунеядец» приговорён к пятилетней ссылке с применением обязательного труда.
Параллельные заметки. Насильственное выселение интеллигенции за пределы страны проводилось по прямому требованию самого Ленина. 19 мая 1922 года он писал наркому внутренних дел РСФСР: «т. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим… Надо поставить дело так, чтобы этих “военных шпионов” изловить и излавливать постоянно и систематически высылать за границу”» [20. С. 103]. Обращает на себя внимание, что писатели и профессора оказались «военными шпионами», правда, в кавычках, но сути дела это не меняло. Уже 17 июля Ленин на ту же тему писал Сталину: «К вопросу о высылке из России меньшевиков, н<ародных> с<оциалистов>, кадетов и т. п.… надо хотя бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго… Делать это надо сразу… Арестовать несколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, господа!.. Обратите внимание на литераторов в Питере…» [26. С. 203–204].
Характерно, что автор обоих посланий — человек, который в мае того самого 1922 года «на почве склероза сосудов мозга <перенёс> первый острый приступ болезни, приведший к ослаблению движений правых конечностей и потере речи. 28 мая лечивший Ленина врач А.М. Кожевников записал, что пациент почти не мог сказать целиком ни одной фразы, не знал, как воспользоваться зубной щёткой — брал за щетину» [26. С. 204].
Другое широко практиковавшееся средство борьбы с интеллигенцией — резкое сокращение свобод, существовавших в предыдущие десятилетия. Была запрещена свободная пресса, введена жесточайшая цензура, которой подвергалось всё, что печаталось в типографиях, вплоть до театральных афиш, систематически изымались из библиотек книги, не соответствующие сиюмоментным идеологическим предписаниям, по тем же причинам запрещались театральные постановки и концерты. Кроме того, были закрыты все частные учебные заведения, а также кружки, общества, даже кафе, чайные и рестораны, где привыкли собираться интеллигенты. В научных и учебных учреждениях, в общественных организациях устанавливалось жёсткое администрирование, с навязыванием политкомиссаров. В частности, ещё 2 сентября 1921 года декрет «О высших учебных заведениях» за подписью Ленина, ликвидировал автономию высшей школы, и отныне ректоры, другие вузовские руководители всегда назначались сверху.
Позже было утверждено и ограничение на саму творческую деятельность. Ею могли заниматься не те, кто имел талант, а те, кто имел «хорошую» анкету и являлся политически благонадёжным.
Эти ограничения сломали творческие судьбы не одного поколения и в итоге сформировали огромный пласт подпольной культуры, особенно значительный в Ленинграде. Именно андеграунд в поэзии, прозе и литературной критике, живописи, скульптуре и художественной фотографии, симфонической и рок-музыке осваивал новые формы искусства, запрещённые, как и сами авторы, официальными инстанциями. Вот небольшой отрывок из мемуаров известного ленинградского искусствоведа Михаила Германа, наглядно характеризующий уродливую реальность той несвободы, в которой были вынуждены существовать деятели ленинградской культуры: «Тогда (летом 1953 года, то есть уже после смерти Сталина. — С. А.) я ещё много рисовал, летом бродил по городу с альбомом. Но Вы, любезный читатель, думаете, что каждый мог выйти на улицу и рисовать? О, нет! Надо было получить в Академии <художеств> особую бумагу, этакий фирман с печатью, что студенту имярек разрешается рисовать, — и далее следовал перечень того, что разрешается. Иначе забирали в милицию, и хорошо, если только в неё» [14. С. 214].