Постовой
Шрифт:
– Слушай, пожалуйста, никому обо мне не рассказывай, – отчаянный шепот в темноте заставил меня с матом отпрыгнуть в сторону.
Прижавшись к двери подвала, стояла высокая стройная девушка, кутающаяся в какой-то пиджак или как у женщин это называется, жакет, наверное. Из-под подола широкой длинной юбки выглядывали аккуратные ступни, обутые в синие босоножки.
– Что?
– Не говори никому обо мне, я в первый раз так сделала, я не такая, – рыжеволосая девушка стала всхлипывать. – Я с девчонками поспорила, сдуру…
– Тебя как зовут?
– Настя, Настя Шевцова.
– Настя, блин,
Настя обрадованно кивнула и побежала ко входу в общежитие. Взявшись за дверную ручку, она обернулась ко мне и еле слышно сказала:
– Должна буду.
Когда следующим вечером мы с напарником ввалились в фойе общежития, чтобы посидеть минут пятнадцать у телевизора, прежде чем двинуться на новый круг привычного маршрута, первое, что бросилось мне в глаза, был портрет молоденькой девушки, наивно смотревшей с большой фотографии с черным шелковым уголком снизу. Волкова Ангелина Сергеевна покинула этот злой мир в неполные семнадцать лет. Очевидно, что эта фотография была взята из личного дела, больно испуганно смотрела фотографируемая. Кто-то неслышно встал рядом. Я боковым зрением разглядел рыжую челку.
– Ты ее знала?
– Да, из нашей группы девочка. Сирота, только бабушка была у нее.
– Что у нее на шее под горлом?
– Это фигурка ангела, она ее всегда носила. Говорила, что это ее тезка и ангел-хранитель…
– ???
– Ну, Ангелина же это ангел!
– Ну да, понятно.
– Всем рассказывала, что фигурка старинная, от предков – дворян, осталась, но мне по секрету как-то призналась, что это ей бабушка на десять лет заказала у ювелира и подарила. Вот ложка, которую переплавили, была старинная, дед с войны принес.
– Что с ней случилось?
– Девчонки говорят, что она от несчастной любви вчера, напротив общежития, с переходного моста под электричку сбросилась. Как раз когда я тебя за подвалом ждала.
– Настя, а куда она могла пойти через переходной мост.
– Слушай, я же тебе только что сказала, от несчастной…
– Слушай, я тебе вопрос задал, ответь – к кому она могла пойти на Заводскую?
– Никуда она пойти не могла, бабушка у нее у Главного рынка живет. А больше у нее знакомых и не было. Она вчера с консультации отпросилась, покрутилась, а потом куда-то убежала.
– А несчастная любовь?
– Да не было у нее никого. Встречалась месяц с ровесником со двора, где она вместе с бабушкой жила, потом сказала, что он дурак, только слюнявит губами своими и в трусы руками лезет, больше ничего.
– Чего же она хотела?
– Ну, а сам как думаешь? Хочется в кино сходить и в кафе, пирожное поесть. И подарок какой получить или хотя бы цветы. А тут только в трусы дай залезть, и через девять месяцев получишь подарок.
– То есть только корысть, подарки, мороженое…
– Знаешь, вот ты вроде взрослый, а несешь…
– Что несу?
– Проехали!
– Нет, ты объясни.
– Хорошо. Вот смотри – ее бабушка содержала на свою пенсию, плюс какие-то копейки пенсии за потерю кормильцев. Ей бабушка только самое необходимое покупала, а ведь иногда хочется…
– Ты
– Мы с ней в группе две нищебродки были, теперь я только осталась.
– Ты что, тоже сирота?
– У меня родители в Сметанино. Знаешь, райцентр такой?
– Бывал там.
– Так вот, мои родители бухают по-черному, у меня еще два брата и сестра. Я, как восьмой класс закончила, в город рванула, сюда поступила. Здесь у меня проживание, стипендия повышенная, шестьдесят рублей, как отличнице, и питание во время практики.
– Отличница, говоришь?
Она взглянула мне в глаза, склонилась к моему уху и зло зашипела:
– Хочешь спросить, почему отличница постороннему мужику манду показывает? Так я тебе скажу. Жрать хотела. В этом месяце сестре подарок купила, вот без денег оказалась. Два дня чаем питалась. А тут поспорила на пятерку, вот так и получилось…
Настя ссутулилась и отошла в сторону, а я глядел в глаза ангелу на черно-белом фотоснимке, которого не уберег ее ангел-хранитель.
Глава семнадцатая. О вреде курения
Июнь одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года
«Статья 218. Незаконное ношение, хранение, изготовление или сбыт оружия или взрывчатых веществ. Ч. 2.
Ношение, изготовление или сбыт кинжалов, финских ножей или иного холодного оружия без соответствующего разрешения, за исключением тех местностей, где ношение холодного оружия является принадлежностью национального костюма или связано с охотничьим промыслом, – наказывается лишением свободы на срок до одного года, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до тридцати рублей».
– К начальнику розыска зайди, только сейчас, он тебя ждет, – буркнул мне командир взвода вместо «здрасти».
– Зачем не знаете, Алексей Александрович?
– Нет, не знаю… Но он уже два раза звонил.
Пожав плечами, я поплелся наверх из нашего подвала.
– Тук-тук-тук, разрешите?
Кабинет начальника уголовного розыска огромный, во всяком случае, по сравнению с помещением нашей роты. Под портретом пятнистого генсека стоят буквой Т два больших стола, для начальника розыска и его заместителя. Вдоль стенки и окон выстроились ряды потертых стульев, общим числом в два десятка, куда утром и вечером падают круглосуточно уставшие, оперские задницы. Начальник «угла», когда я вошел, что-то быстро записывал одновременно в двух ежедневниках, кое-как примостив их среди завалов папок дел оперативного учета.
– Разрешите, товарищ майор?
Смертельно усталый мужчина с черными усами с трудом поднял на меня глаза:
– А, это ты. Привет, присаживайся. Вопрос к тебе будет. Друг твой, Сапожников, где может прятаться?
– Александр Александрович, я так сразу и не скажу. Я его последний раз видел, когда меня по его заявлению, за превышение, прокуратура хотела закрыть. Я еле-еле отскочил. Так что к этому делу я стараюсь больше не прикасаться. А что случилось? Он же прокуратуре был лучшим другом. Может быть, они его прячут?