Потанцуй со мной

П. Белинская Анна

На фото я узнаю лежащий на столе браслет, тот самый который подарил мне Матвей, и который в тот вечер я бросила ему в лицо. Его не узнать невозможно точно так же, как и поверхность стола, на котором сделано фото. Такая мебель на «Этажах».

Но пугает меня не украшение, а то, что рядом с ним — пакет белого порошка. Накрываю ладонью рот, когда читаю подпись под фото — «А ты молодец, оперативно среагировала и вовремя успела! Как тебя приняли товарищи по нарам? Понравилось? Там

твое место, дрянь!!!!!!»

Хочу удалить сообщение, но пальцы скользят по мокрому дисплею, потому что я плачу. Сенсор отказывается работать, когда мои слезы его безжалостно топят.

Бросаю телефон в сумку и усаживаюсь задницей на пол, утыкаясь лицом в колени.

Я не знаю, кто это делает и ради чего, но мне, черт возьми, страшно!

— Юленька, девочка моя, ну что с тобой происходит, золотая? — заботливые руки Марты Михайловны обнимают мое скукоженное тело. Она сидит рядом и прижимает к себе, словно родную дочь, гладит по спине, успокаивает.

Раскрываю объятия и прижимаюсь, чувствуя невыносимую потребность в жалости. Я вообще последнее время хочу обниматься. Хочу, чтобы обнимали.

Я хочу знать, что в этом чужом огромном городе без родителей, я хоть кому-то по-настоящему важна и нужна.

— Я — жалкая слабачка, — грубо стираю ладонями слезы с лица.

— А я не считаю, что слезы — это проявление слабости, — нежно улыбается Марта Михайловна. — Они, наоборот, доказывают, что у тебя есть душа и сердце. А это, поверь мне, сильные вещи.

В моей голове такой сумбур, что я не совсем понимаю, о чем говорит мой хореограф, но я постараюсь запомнить слова этой потрясающей женщины и подумать над ними потом, когда в моей жизни будет хотя бы какой-то намек на порядок.

— А знаешь, что нам с тобой нужно? — эмоции на лице Марты Михайловны реактивно меняются, превращая ее в хитрую затейницу. Я знаю этот загадочный прищур, говорящий, что скоро меня ждут либо плюшки, либо жесткие сухари! — Точнее тебе нужно!

Я орошаю нос, хорошенько отсмаркиваюсь и встаю с паркета, выжидающе разглядывая, как женщина идет в сторону двери.

— Тебе нужны эмоции! Другие! Новые! Танец — это что? — на ходу вещает Марта Михайловна. — Танец — это таинство, выражение чувств, страсти. Я давно не видела в тебе страсти, Юля! А кто может нам в этом помочь? — игриво подмигивает и выходит в общий коридор, откуда я слышу бодрое: «Молодой человек! Да-да, я к вам обращаюсь! Вы могли бы нам помочь?».

21. Константин

У меня такое ощущение, будто я попал не в учебное заведение, а за кулисы Филармонии, где перед началом концерта репетируют различные коллективы.

Из каждой двери доносятся звуки музыкальных

инструментов, вокала или же топота ног. Под каждым лестничным пролетом кто-то распевается, а рядом херачит по тарелкам сосед, по коридорам носятся студенты в русских народных костюмах, а на подоконнике сидят полуголые девчонки в черных танцевальных купальниках и чешках.

Здесь гудит всё: огромный портрет, приглядываюсь, — А.В. Александрова вибрирует от стен, потолок сотрясается от дичайшего грохота копыт, словно по нему скачет отряд слонов, стекла в оконных рамах звенят и даже сам воздух этого сумасшедшего дома пропитан творческим безумием.

Всегда считал творческих людей слегка повернутыми и падкими на соблазны. Они ищут вдохновения во всем, порой даже в том, в чем обвиняется мой подзащитный. А когда это вдохновение приправлено еще и родительским баблом и вседозволенностью, получается Матвей, мать его, Павлович Свирский.

В моих висках лесным дятлом начинают долбить болевые спазмы, подстраиваясь под ритм чувака с тарелками. Я не понимаю, как здесь можно находиться, где невыносимая какофония звуков разрывает ушные перепонки и сводит с ума.

Я ненавижу шум.

Я в нем задыхаюсь.

Понятия не имею куда иду, но, если сиюжесекундно не выберусь из этой оркестровой ямы, пульсирующая головная боль обещает перерасти в мигренозный приступ.

Взбегаю по лестнице на второй этаж, но вспомнив, как над головой топтались слоны, поднимаюсь на третий.

В фойе третьего этажа достаточно тихо, по сравнению с первым, и не многолюдно. Небольшая компания девчонок разместилась на всё тех же низких широких подоконниках, шушукаясь и посмеиваясь.

Кручу головой по сторонам, вчитываясь в таблички с названиями кабинетов, чтобы найти слова, похожие на — «Кафедра инструментов эстрадного оркестра», где обучается мой подзащитный утырок.

— Молодой человек! — в приоткрывшуюся дверь одного из них выглядывает голова женщины.

Оборачиваюсь, чтобы убедиться, что обращение было адресовано мне, потому как я слабо тяну на определение молодого человека.

Удостоверившись, что кроме меня и хихикающих девчонок на этаже никого нет, вопросительно выгибаю бровь.

— Да-да, я к вам обращаюсь, — смеется женщина. — Вы могли бы нам помочь?

— Добрый день. Без проблем, — отвечаю этому милейшему созданию.

Небольшого роста пожилая женщина выглядит настолько ангельски доброжелательной, что отказать такому человеку — верх кощунства.

— Добрый! — кокетливо улыбается милая леди, у которой планирую узнать о местоположении нужной мне кафедры. — Проходите-проходите, — словно ундина заманивает в кабинет, а мне видится в ее хитром прищуре неладное.